Книга Арифметика подлости - Татьяна Туринская

А почему Леха от нее шарахался, как от чумы? Им ведь так здорово было в подъезде. Он же сам этого хотел – разве она тащила его по лестнице? Сам ведь ждал, когда она из туалета выйдет. Тогда почему ни разу не подошел, когда она его на аэродроме караулила? Потому что Кеба о женитьбе объявил? Подумаешь, препятствие. Какая разница, кто на ней жениться собрался – разве это сказалось на качестве секса? Здорово ведь было!

Почему Пертухов так странно себя ведет? Чего время зря теряет, разговоры разговаривая? Будто его смущает Оленькина доступность. Чушь какая – как раз доступность он и должен ценить в ней выше всего! Жена, небось, ничего кроме позы миссионера не знает. И он бы не узнал, кабы ни Оленькина доступность. Дурак.

Почему ее окружают одни дураки? Эх, жаль, Мамудович женат. Впрочем, будь даже холост – он для нее слишком стар. Где бы ей такого мужа оторвать? Чтоб богат был, как Дзюбинский, красив, как Леха, и половой гигант, как Мамудович. Еще и немножечко подл, как Кеба. Генка, конечно, сволочь, но он сделал ее по-настоящему счастливой, когда она уговорила его жениться. А потом точно так же сделал несчастной, отказавшись от женитьбы за неделю до свадьбы. Не так красив, как Леха, не так силен, как Мамудович, и уж совсем не богат – но почему же ей так больно до сих пор? Почему так хочется отомстить? А еще больше хочется забрать его у Маринки обратно.

А главное – почему он променял Оленьку на Маринку? Маринка ведь дура. И уж наверняка не так хороша в постели, как Оленька. Тогда почему?!

Может, проблема не в окружающих? Не в Кебе, не в Маринке, не в Лехе. А в ней самой? Норма ли ее вечный голод? Оленька-то не сомневается: это самая норма и есть. Женщина рождена для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам, и получать его от них. Но остальные могут воспринимать это иначе. Маринка как-то даже шлюхой обозвала. Кто бы говорил!

Нет, правда. Норма ли ее сексуальная неудовлетворенность? Может, они все правы, и Оленька просто распущенная? Недовоспитанная? Ну да, какое уж тут воспитание, если с детства только и слышишь от матери: «До десяти чтоб духу твоего здесь не было!» Приходилось сидеть на скамейке под подъездом одной, потому что другие дети давно по домам разошлись, к любящим мамам да папам. Одна Оленька как неприкаянная: каждый вечер ждала, когда очередной мамин «брат» выскользнет из подъезда, сияя сытой рожей.

Но нет, обвинять в своих бедах маму Оленька не могла: это она вырастила ее такой, какая она есть. Это мама превратила дочкину жизнь в малину. Нет, мама не виновата. Она хорошая. И такая же вечно голодная, как Ольга.

Вот ото что! Мать. Ее гены. Сама мама не виновата – ей ведь эти гены тоже в наследство достались. И Оленька не виновата – с генами бороться бессмысленно. А учитывая отсутствие яичника – так и вовсе не виновата! Недаром ведь доктор матушку предупреждал: природа свое возьмет, быть вашей дочери нимфоманкой. Оленьке, помнится, тогда очень это слово понравилось. Никакая она ни шлюха, она нимфа!

И ничего неправильного в ее жизни нет. Так карта легла. Все сошлось одно к одному: гены, операция. С природой не поспоришь. Природа дала ей команду быть вечно молодой и ненасытной. Значит, так тому и быть. В конце концов, это просто приятно. И для всех полезно: она получает удовольствие, и дарит его другим. Ну не дарит – кто сейчас что за бесплатно делает? Время такое: кто что умеет, тот то и продает. Опять же от Оленьки ничего не зависит: карта легла. Да и попробовала бы она против мамы пойти! Даже если бы отказалась клиентам за деньги отдаваться – мать бы ее насильно под них подсунула.

Нет, в самом деле – так карта легла. Чего рыпаться? От добра добра не ищут. Оленьку все устраивает. А если кому-то что-то не нравится – их проблемы.

* * *

На восьмое марта Дзюбинский преподнес Оленьке подарок. Не простой – золотой, да с бриллиантом. Колечко скромное в бархатной коробочке. Сработал план – недоступность иногда полезна.

И снова было подано заявление в загс. Свадьбу назначили на восемнадцатое апреля. В благодарность Оленька дарила Виктору больше времени, уговорив мать не брать новых клиентов. Ну а старых нужно беречь: они ей и после свадьбы пригодятся – бизнес есть бизнес.

Однако жениха к телу пока не подпускала: пусть сначала женится, а то знаем мы таких, опытные. На всякий случай продолжала звать его по имени-отчеству, блюла дистанцию. А то назови на «ты» – тут же без трусов окажешься, а без них уж никаких секретов не удержишь. Нет уж. Допуск в спальню – только в брачную ночь!

Все бы хорошо. Но Вовка… Оля видела, что тот творит в школе. Ну ей-то по барабану – пусть творит, не ее проблемы. Так ведь он, паскудник, и дома отца изводил – Дзюбинский на каждом свидании жаловался, что не может найти с ним общий язык.

Вовка не желал мириться со скорым появлением в доме мачехи. И года после маминой смерти не прошло, а отец уже утешился, предатель.

Когда тот закрутил с училкой, Вовка плакал, уговаривал отца не оскорблять память матери. Уж он-то помнил, как родители любили друг друга. Куда все делось? И это – та самая любовь, о которой столько говорят? Только мать умерла – а отец уж другую прогуливает под ручку.

Не помогли ни уговоры, ни ультиматумы: отец твердил о своей любви, о том, какая Ольга Васильевна хорошая, какой замечательной мамой она станет для Вовки, как, наконец, научит бестолкового мальчишку грамотно писать.

От таких слов парня корежило: «Мама» – великое, чистое слово. Как им можно назвать ненавистную училку, укравшую у него отца?!

– Не станет она мамой, никогда не станет! Как ты не понимаешь: ей не ты нужен, а деньги твои, квартира эта! Она плохая, папка, ты просто не желаешь этого видеть!

Отец не слышал его.

– Ну хватит, Вова. Я понимаю и принимаю твои чувства, я знаю, как тебе плохо без мамы, как ты ее любил. Я тоже ее любил, но пойми, пожалуйста, – ее больше нет, она никогда не вернется. Если бы была хоть малейшая возможность спасти ее, я бы непременно ею воспользовался. Ты же сам знаешь: я сделал все, что можно, но в том-то и дело, что не со всякой опухолью можно бороться. Нет мамы. Понимаешь? Нет! А мы с тобой живы, и мы должны жить! Мужчине плохо одному, ты должен меня понять, сынок. И ты поймешь, когда вырастешь. А пока просто поверь мне – она хорошая. Она очень милый и светлый человек, нам будет хорошо с ней…

– Почему я должен тебе верить, а ты мне нет? Она плохая, у нее злые глаза!

– Дурачок, ну какие же они злые? Они растерянные и неуверенные, она ведь такое же дитя, как и ты, только чуть старше.

– Так что ж ты женишься на ребенке? Найди себе такую, как мама, и женись. Зачем тебе эта Ольга Васильевна?

– Перестань, Вова, ты неправ. И вопросы, связанные с моей личной жизнью, я буду решать сам, – Виктор Николаевич поставил точку в споре с сыном.

Жизнь прекрасна и удивительна! Как здорово, что она не вышла замуж за Кебу. Влачили бы сейчас жалкое существование на две учительские зарплаты. Пусть Маринка голодает. Она еще будет завидовать Оленьке, когда та проедет мимо нее на личном джипе!