Книга История зеркала - Анна Нимова

Ноги её заскользили, она едва не покатилась по мерзлой дороге. Я нагнал, чтобы поддержать, но она не поняла мои намерения и грубо оттолкнула. Я пытался повернуть её к себе, она вырвалась с такой яростью, что я растерянно отступил.

– Опомнись, Ноэль! Что ты скрываешь?

– Мне нечего скрывать! – почти кричала она. – Я не хочу, чтобы со мной так обращались. С меня довольно упреков от матери.

И, круто повернувшись, она побежала вниз по улице. Как в сновидении, я видел, что фигурка её, неловко взмахивая руками, чтобы не упасть, движется и постепенно теряется из вида. И испытывал странную тяжесть, будто тело срослось с землей и не может пошевелиться…

В мастерской Марко поджидал моего возвращения.

– Выяснил, что хотел? Видел, вы уходили вместе…

Я молчал, словно окаменел.

– Что на этот раз стряслось?

– Ты был прав, Марко.

– В чем?

– Что-то происходит, наверно, между ними, иначе не объяснить.

Нетерпеливый голос звал Марко из глубины мастерской, но он встревоженно оставался рядом.

– Ты от неё услышал?

– Хотел услышать… Но она вырвалась и убежала, я слова не успел вымолвить. Она что-то скрывает, – отвечал в тоске.

– Марко! – снова послышался требовательный окрик, на этот раз Ла Мотта.

Я наспех рассказал ему о приходе Ансельми накануне.

– Странный он всё-таки, этот Ансельми, – лицо Марко кривилось сильнее обычного. – Кто же о нём говорил… Поспрашиваю, пожалуй, может, что скажут, а я вспомню.

* * *

9

Я не желал нападать на Ноэль, хотел говорить с ней по-иному. Кажется забавным, как я не задумался тогда, что разговор образуют не столько вопросы, но и ответы. Какого ответа я ожидал, – спросите вы. По своему обыкновению предавался бесполезной привычке, сочинял разговор, тратя на это занятие долгие часы размышлений. Лучше, – думал я, – если она скажет, что выбрала Ансельми, потому что робела перед старшими, а он всё-таки её возраста, я бы понял и этим довольствовался. А самое лучшее, что могло прозвучать и рассеять мои тревоги мигом, если бы она сказала, что совет говорить с Ансельми дал отец Бернар, почему бы нет. Всё остальное вызывало подозрения. Настраивало на мысль, что легко спросить, потому что между собой они не раз прежде говорили. Худшим же было услышать ложь – неважно, в каком свете представленную – я верил, что сразу её распознаю. Я всегда чувствовал слова Ноэль, по тому, как она говорила, мог догадаться о настроении. Вероятно, то, о чем пытался учить Ансельми, многое понимал по умолчанию.

И вот я судил о том, что не услышал и почти уверился: Ноэль хочет что-то скрыть, но сказать, что скрывает именно своё отношение к Ансельми, не смог бы… Я не заметил обмана, но, как понял впоследствии, жизнь сможет научить лгать или изворачиваться не каждого. А таким натурам, как у Ноэль, это вообще не свойственно. В щекотливом положении они скорее предпочтут уклониться от разговора, перейти на другое или попросту не отвечать. К такому я оказался совсем не подготовленным, моя неопытность не позволяла выйти из затруднения. Я пожалел, что надумал всё решать сам и отказался от помощи Марко. Впредь решил с ним советоваться, а потому вечером позвал к себе.

Он вошел, ухмыляясь.

– Я здесь частый гость, в этой комнате. Может, пора перебираться?

Шутка удалась, не удержавшись, я подыграл.

– Слухи пойдут, не боишься?

– Слухи? Я сам начну их распускать. Про то, как ты боишься оставаться в темноте и потому зовешь к себе на ночь каждого по очереди.

Я притворился напуганным.

– Что обо мне станут думать?

– Здесь не думают, – отвечал он. – Сразу языком работают.

Мы оба расхохотались.

– Послушай, я спрашивал о твоём друге, – заговорил он, когда отсмеялся.

– Называй его по имени, – попросил я.

– Как скажешь, – он едва заметно усмехнулся. – Поспрашивал тихонько, был ли кто знаком с ним до прихода в Париж или что слышал… И странно выходит: о нём раньше не знали. Словечка не вытянул.

– Что в этом странного? – не сообразил я.

– Это странно, очень странно, пойми, – он принялся рассказывать. – Кому-то Венеция покажется большим городом. Но скажу так: те, кто живут там с младенчества, друг о друге что-то знают. Уж тем более – стекольщики. Мастерские держат на Мурано, специально, чтобы присматривать. Работать и оставаться незамеченным – нет, такое невозможно.

– Но он родился не в Венеции…

– Чужих принимают редко, и заметны они сильнее – сразу начнут расспрашивать. Спрятаться не получится: дня не проходит, что бы кто-то новость не принес.

Разгорячась, он указывал на невидимых людей, собравшихся в сторонке.

– Тот – дельный мастер, а у этого работники за труды в прошлом месяце не получили, а там подмастерье – сущий болван.

– Он говорил, что начал трудиться, когда ему было, сколько мне сейчас, – припомнил я. – Или около того, значит, в Венеции он пробыл не меньше двух лет.

– Удивительно, если так.

– Не веришь его словам?

Он неопределенно пожал плечами.

– Зачем его вообще притащили в Париж? Мороки больше, чем пользы. Или мессир Кольбер выдал личное приглашение? Вот ещё не меньшая странность в этой мастерской, как ты говоришь.

– Он говорил: из-за языка. Его мать – француженка.

– Понятно, откуда его странное имя. И это всё, что тебе известно?

Немного же он поведал – значилось на лице, Марко не скрывал разочарования. Грамотой я тогда не владел, зато неплохо выучился читать по лицам, однако от злоключений это не уберегло…

– Он не любил расспросов, а сам о себе не рассказывал, – объяснил своё незнание.

– Не полагайтесь на человека, который не говорит о себе. Скрытность свидетельствует о порочности, добродетели таить нечего, – исполнил, ломаясь и картавя, Марко и шутливо раскланялся.

– Что это? – удивился я.

– Понравилось? Слышал на представлении, которое разыгрывали куклы, – так говорила кукла Бригеллы… А может, рассказывал, с кем трудился раньше? – вернулся он к Ансельми.

– Однажды упомянул о Пьетро.

– Что именно?

– Он знал его в Венеции. И когда он рассказывал о мастерской, я не думал, что он среди них новичок.

– Да, на новичка, вроде тебя, не похож. Тогда скажи вот что… Как ты его встретил?

Я ответил не сразу.

– Не знаю, могу ли говорить об этом, – нерешительно раздумывал.

– Я спрашиваю не из пустого любопытства. Если боишься его выдать, расскажи то, что касается тебя.