Книга Мои Великие старики - Феликс Медведев

– Полагаю, что вы прожили веселую жизнь? А как вы, скажем, выкручивались с подарками в советские времена, ведь в магазинах ничего нельзя было купить оригинального?

– Да, вы правы, поэтому я вечно придумывал сложные подарки на день рождения или свадьбу. Однажды с Сигизмундом Кацем мы подарили Смирнову-Сокольскому «Воспаление среднего уха». Купили в магазине наглядных пособий. Подарок был с удовольствием принят. А в другой раз для подарка я выбрал в зоомагазине живого варана, которого на другой же день одаренный притащил обратно в магазин.

– Вы женаты?

– Конечно, моя жена музыкант, лауреат премии Ленинского комсомола. Ее фамилия Сивашова. Может, вы и слышали. Она намного моложе меня.

– Я вас утомил. На прощание последний ваш анекдот.

– Тогда два. Первый, кажется, не мой. Идиотский, глупый, но безумно смешной. «Давайте поговорим о прекрасном?» – «Давайте». – «У вас глисты есть?» – «Нет». – «Ну вот и прекрасно». А этот анекдот я только что сочинил. Авиарейс Москва – Воронеж. Какой-то тип пробирается в кабину, приставляет пистолет к виску пилота и говорит: «Немедленно на Израиль». Пилот, не поворачивая головы, отвечает: «А мы туда и летим…»

2002

Умер композитор 4 апреля 2004 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

«Баловень судьбы», «Король розыгрышей», «Кумир Москвы» – вот некоторые характеристики маэстро. Он с иронией воспринимал эти «бренды», так как не был тщеславен и к своей «известности» относился с большим сомнением.

…В этом безумном, безумном, безумном мире он жил легко и весело, красиво и эпатажно, богато и ярко, попирая все нормы серого бытия и здравого житейского смысла. Он успел попросить прощения за свои «злые» шутки. Возможно, когда-то они казались ему вполне безобидными. И эта его легкость, с которой он устраивал свою и чужие жизни, переступая грань, не заботясь о последствиях, о реакции и нервах, – в чем-то была сродни той легкости, с которой он «тащил» сквозь пласты чудовищного официоза одинокий голос человека, поющего про «дорогую подругу свою, а вокруг только ветер гудит в проводах» (из книги вдовы композитора Аллы Сивашовой-Богословской «Я люблю тебя, Алка»).

Глава 18. Художник Илья Глазунов: гонимый, обласканный, великий

Илья Глазунов признан выдающимся художником XX века. Его именем названа одна из малых планет, а ЮНЕСКО удостоила его своей высшей награды за выдающийся вклад в мировую культуру. Высокие награды получал художник от многих глав государств и правительств. Он – член старейших в мире Мадридской и Барселонской академий искусств.

Я знаю его более тридцати лет. Срок огромный, чтобы изучить и понять человека. Но эта аксиома не подходит к Глазунову: для меня, как, уверен, и для тысяч и тысяч поклонников его таланта, он по-прежнему загадочен, парадоксален, масштабен. За эти долгие годы мы пережили несколько эпох: рушились вроде бы несокрушимые авторитеты, менялись общественные формации, в искусстве произошла самая настоящая революция, но Илья Глазунов – один из немногих созидателей-россиян – стоит как скала. Его вера в будущее России, в то, что настоящее искусство и впрямь должно принадлежать народу, непоколебима.

По его мнению, едва ли не самое главное, что он сделал в жизни, это создание в Москве Российской академии живописи, ваяния и зодчества. С нуля, с первых хлопот в Совмине и Кремле, с реставрации на свои деньги разрушенного здания на Мясницкой, с формирования – тоже с нуля – академической полноценной библиотеки. А уж то, что ректор (не коммерсант, не олигарх) из своего кармана выплачивает студентам содержание, – это поразительный нонсенс, в который трудно поверить.

Илья Глазунов

И совсем титанической выглядит фигура Глазунова, если добавить, что именно он и его творческий коллектив реставрировали интерьеры Кремля, 14-й корпус и Большой Кремлевский дворец – творение великого Тона. За эту работу Глазунов получил Госпремию РФ, которую, кстати, передал детскому дому.

Щелоков: «таких, как вы, надо сажать»

Единственный раз в жизни он ощутил, каким зловещим бывает молчащий телефон. Привыкший к тому, что он, Илья Глазунов, нужен всем, всему миру, в эти тревожные дни он понял цену дружбы, ощутил, что человек проверяется не только в радости, но и в беде. Вовсю шумели радиоголоса, по Москве поползли слухи, что «Глазунов уезжает».

А перед этим ему позвонил сам Щелоков. Министр внутренних дел считал себя вполне компетентным для того, чтобы вмешиваться в творческие помыслы художников. Вот и здесь он был непререкаем: «Снимайте картину с выставки немедленно! Вы что, диссидент? Таких, как вы, надо сажать». И добавил: «Пожалейте своих детей».

Глазунову ставили в вину, что один из персонажей его картины – Солженицын, и что вообще «Мистерия» – произведение антисоветское.

Но Глазунов не внял приказу свыше. И картину с выставки не снял. Тогда вернисаж запретили. Виновник инцидента сделал заявление для печати, в котором объяснил, что конфликт, о котором пишут на Западе, – это конфликт не между Глазуновым и государственной властью, а между группой людей, называемых Выставкомом, и им, автором. Что он был и остается русским художником и никогда не покинет Россию.

Много воды утекло с той поры, многое встало на свои места. Щелоков извинился перед художником за те резкие слова, а полотно «Мистерия XX века», считавшееся на Западе произведением, которое никогда не увидят русские, посмотрели миллионы человек. «Чародей кисти», «Король китча», «Самая парадоксальная фигура в советском искусстве», «Сфинкс без загадки», «Гонимый и обласканный», «Человек-легенда»… Последнее, пожалуй, наиболее точно выражает жизненную и творческую судьбу Ильи Глазунова. Но как рождались и рождаются эти легенды, можно ли им верить? Можно, если о них рассказывает сам художник.

– Первую трагедию я испытал в 11 лет, когда в ленинградскую блокаду умерли мои родители. Сам я чудом остался жив. С тех пор трагедии стали фоном моей жизни. Конечно, в судьбе каждого человека, и в особенности художника, много горя и лишений. Но это меня не успокаивает: потеря жены Нины Виноградовой-Бенуа – непоправима для меня. Это был человек, которому я отдал свою душу, и потому, лишившись Нины, я как бы лишился части своей души. Ее жертвенная любовь сопровождала меня, она защищала меня от ударов, и стрелы, нацеленные в меня, попадали в нее. Долгие годы она всю себя отдавала нашему общему делу сохранения русской культуры, служению русскому искусству. Нина Александровна подарила мне двух детей. Я никогда не забуду, как на заре нашей любви однажды в ее паспорте я нашел донорский талон. Оказалось, она сдавала кровь, чтобы заработать мне на краски. Тогда я писал картину «Дороги войны».

Ныне картины не существует. Ее уничтожили. Эта картина – мой институтский диплом. Тема ее трагическая – 1941 год, отступление. Мною самим выстраданная, пережитая, ибо вместе с отцом и матерью я тоже отступал со станции Вырица под Ленинградом. Гнали скот, шли измученные голодные люди, постоянные налеты фашистских самолетов заставляли нас ложиться в канавы, где мы надеялись спастись от огненного смерча. Я же хотел показать в своей картине конец войны и нашу победу через, увы, неизбежные дни поражений и беды. В то время не было еще ни литературы, ни кино о первых годах войны, и преподаватели в институте имени Репина запрещали мне эту тему делать дипломной. Они говорили, что отступление – нетипичное явление для победителей, свидетельством чему были другие картины, на которых изображались розовощекие герои, заваленные цветами. Мне приказывали вернуться к эскизу первого курса «Рождение теленка». Но я все-таки написал «Дороги войны» и привез картину в Москву, в Манеж, на выставку молодых художников. Заместитель министра культуры Михайлов, глядя на мою работу, сказал: «Отступаешь, ну-ну, так у тебя вся жизнь в отступлении пройдет». Тем не менее, ее купили.