Книга Брак и его альтернативы. Позитивная психология семейных отношений - Карл Рэнсом Роджерс

Дениза. В ту ночь, когда я пошла прогуляться, я, дей­ствительно, гуляла, он знал, что со мной все в порядке.

Эрик. Это не было так просто.

Дениза (перебивает). Я так делала и раньше.

Эрик. Да, но тогда было другое дело. Я был готов уйти и жить с Маргарет, но твоя сила и красота, когда ты наста­ивала на своем и проявила себя во всей полноте,— все это поразило меня. Вот что случилось. Но видишь, это другой пример, подтверждающий мои слова о том, что все разви­тие нашего брака происходило из самых ужасных кризисов.

«Я могу выбрать болезнь!»

Я. Как я понял из твоих слов, это то, что еще до истории с Маргарет ты был скован в своем поведении болезнью Денизы. И я бы хотел спросить тебя, Дениза, действительно ли ты была больна?

Дениза. Да, у меня тоже были серьезные сомнения, не знаю, правда, подходит ли в данном случае это слово.

Я на самом деле не знаю, что ответить на этот вопрос. Но я хотела бы сказать тебе одну вещь, Карл. В последний раз это было в конце истории с Маргарет, и на меня вдруг на­шло — мы пили весь вечер и отчаянно пытались решить нашу проблему. Это уже было после того, как он сказал: «Хорошо, пусть будет по-твоему. Я останусь, я откажусь от нее». Но мы были все еще захвачены этой проблемой. И я начала чувствовать, что я теряю свои границы, свое «Я». Возникли самые странные ощущения. И помню, раска­чиваясь в кресле, с бокалом в руке, я сказала себе: «Bay, да у меня есть выбор. Я могу взять и «заболеть» и вызвать массу проблем. В этом деле у меня есть выбор». Оглядываясь назад и вспоминая свой первый срыв и два следующих, я понимаю, что тогда в первый раз поняла — какая-то часть меня выбирала такой путь. А затем появи­лось ощущение, что у меня есть силы делать или не делать этого и понимание того, что я именно не хочу так. И в те­чение дня или около того я пришла в себя. Я перестала расползаться. Но это было большим открытием — что я могу выбирать. И тогда я по-другому посмотрела на свои прошлые действия и поняла, что я причиняла много боли, но и себя ранила этим тоже. Хотя, думаю, это связано с моей общей слабостью, я была не в состоянии вынести все, что со мной происходило. Я была настолько зависима от обстоятельств, так легко поддавалась внушениям окружающих людей, что смогла наконец почувствовать жалость к себе или к кому-то еще лишь тогда, когда стала больше понимать почему.

Эрик и «болезнь» Денизы

Я (Эрику). Вообще-то, я не планировал говорить об этом до конца разговора, но все-таки я сейчас хочу услы­шать твои комментарии по этой теме. Помнится, первый раз я вас увидел у Пита, в домике на побережье. На той ве­черинке вы были оба, но говорил я только с тобой, Эрик, ты произвел тогда на меня большое впечатление. Но я был очень озадачен и, когда ушел домой, просто поражен тем, как ты говорил о Денизе. Узнав, что я психолог, ты захотел сообщить мне ее диагноз, я уже забыл его к чертям, и ка­кие она принимает лекарства, и как часто и тому подоб­ное. Но меня поразило не то, что ты говорил, а то, как ты об этом говорил — как о чем-то очень хрупком, что требу­ет постоянной заботы и внимания. Это не звучало безуча­стно, но это было устрашающе объективно, и это совсем не походило на какое-либо супружество. Вот какое впечатление сложилось у меня, и мне интересны твои комментарии по этому поводу.

Эрик. Я сейчас вспоминаю тот период. В то время я был очень и очень ответственным и очень озлобленным. Я не любил тогда Денизу так, как я теперь это понимаю. Я любил ее раньше, когда мы только поженились, потому что она восхищала меня и трогала, и у нас были все эти ро­мантические идеи. А потом, после психического расст­ройства, я больше не любил ее. Я имею в виду, что она превратилась в проблему, а мы не любим проблемы. Да, мы не любим и тех, кто постоянно создает проблемы. Она стала тем, кто наполнял мою жизнь угрозами, страхом, трудностями и одиночеством. В результате я стал злым и ожесточенным. Но все-таки во мне было достаточно внутренней честности, которая требовала изменить ситу­ацию. Я хотел, чтобы она поправилась, чтобы у меня не было больше страхов. Это часть обязательства.

У меня тогда была некоторая стойкость, которая по­могла нам продержаться какое-то время. А потом у Дени­зы появилась своя, и мы еще сколько-то продержались, может быть, я еще расскажу об этом. В течение первых трех или четырех лет, на самом деле ее болезнь продолжа­лась около четырех лет вместе с двумя последующими осложнениями, я просто тащил на своей спине чертову обезьяну, то есть взвалил все на себя, включая риск ока­заться с маленькими детьми и сумасшедшей женой на ру­ках. Если уж не с психически больной, то с женщиной с большими сдвигами.

Я достаточно встречал людей со сдвигами, чтобы представить себе, какой это мог быть ад. И я застрял в этом. Я не сбежал и пытался заставить себя делать что нужно, я совершил массу глупостей и много хороших ве­щей. Ты знаешь, я искал настоящую помощь и не оболь­щался мыслью, что терапия способна магически решить все вопросы.

Последствия

Эрик. Затем, когда стало совершенно очевидно, что Дениза поправится, наступил период ее восстановления. Это было вскоре после истории с Гилбертом и Верой, супружеской парой, с которой мы одно время имели че­тырехсторонние отношения. Я тогда просто сломался. И я начал сильно пить, каждый вечер напивался до полного одурения, по утрам мучился тяжелым похмельем, и несколько раз доходило до настоящих припадков — алкоголь позволял мне полностью распускаться. Я заби­рался под кровать, сворачивался калачиком на полу, кричал, плакал, скреб ногтями ковер и мебель, при этом отказывался делать хоть что-нибудь. Я тогда не работал, У меня не было никакой ответственности, ничего. И Де­низа прошла через все это. Я имею в виду, что она тогда взяла ответственность за все на себя. Так она преодолела и это испытание.

Дениза. Я бы хотела кое-что добавить к этому. Эти последние два или три года, когда я наконец стала полноценной личностью, существующей независимо от Эрика, впервые я могла быть взрослой, и это позволило ему быть Ребенком. За последние пару лет он часто вел себя по-дет­ски, прежде у него никогда не было такой свободы. Так что мы поменялись местами. То я подолгу играла роль родителя для его внутреннего ребенка, а когда он насы­щался этим по горло, мы вновь возвращались к отноше­ниям взрослый-взрослый. Но это произошло только в последние два-три года, когда я смогла стать взрослой, и это позволило ему быть ребенком или быть больным, или чокнутым, или попсиховать, или быть безответствен­ным. Теперь я думаю, что он навсегда избавился от этой чертовой обезьяны на шее.

Эрик. Я никогда об этом раньше не думал, Дениза. Я имею в виду, что мне казалось, что карьерный успех поз­волил мне стать более ребячливым. То есть у меня хорошо шли финансовые дела, и поэтому я могу быть более сво­бодным, поиграть, например, быть в чем-то безответст­венным, отправиться вдруг в двухнедельный отпуск, если мне этого захотелось, могу поиграть в теннис вместо рабо­ты. Ты знаешь, я запросто могу вести себя как ребенок, но никогда не думал о том, что это ты позволила мне это, но это действительно так, ты права.