Книга Борель. Золото - Петр Петров

— Эх, ребятушки. Да чаво там. Нету-ти нынче мужика и нечаво толковать о нем. И все мы не знаем, для чего живем. Без мужика все сохнет, как вот эта осока. Я, бывало, у помещиков Орловых плотничал и говорю вам: пожил бы теперь у барина, да где его взять…

— Правильно, лапоть, — хрипнул из угла Алданец. — Не все ли равно, кто нас жучит. Для человека должна быть воля — слабода, а ее у нас собаки слопали.

— Ты, Морозов, для вшей живешь, потому что два года в бане не был, — сердито бросил Костя. Он поднялся с нар и жадно отпил из котла холодной воды. — Без мужика, — передразнил он. — Знаю я мужиков твоих, сам из деревни. А если надо помещика, то катись за границу. Болтаешь только зря.

— А ты чаво скобелился? — удивился орловец.

— Вертись колбаской, — поднялся Алданец. — Начинили его там… Лакей!

— Не треплись, — отшиб Костя.

Подслеповатый снова закашлялся, а отходник скрипнул нарами и поднялся между Алданцем и Костей.

— Ложитесь, — грозно сказал он.

Хлопушин бросил чесать ноги и, зевнув, робко укрылся полушубком.

— Хвалить неча и кулацкую сословию, — сиплым тенором врезался проснувшийся Рома Цыганок, которого в артели звали Пегашкой.

Хлопушин и Морозов замолкли. Кости они побаивались, но и с бесшабашным Алданцем дружить не могли. А больше всего они опасались, что Мочалов уйдет к шахтерам и уведет за собой лучших ребят из артели.

Костя туго подтянул опояску и скрипнул дверью.

— И вот же самондравный, — ухмыльнулся орловец.

— Просто сволочь, — сплюнул Алданец.

Супостат дремал, полулежа на связке сена. Он поднял голову и пугливо поднялся.

— Кто тута?

— Иди спать, а я останусь, — сказал Костя.

Ларька закурил трубку и, чтобы не сыпались искры, зажал ее в кулаке.

— Окаянная жистянка, — проворчал он.

Из избушки доносился ядреный храп. Ветер утихал.

Глава четвертая

1

Тягучая, как китайская халва, поползла сплетня среди почитателей главного инженера.

— Конечно, Вандаловская сядет на теплое место.

— Несомненно… Видите, с какими новаторскими замашками приехала.

— А знаете, говорят, здесь старая связь с любовной интригой… Правда?

— Ну, это меньше всего вероятно. Просто политика новой дирекции — брать кое-кого и развязать руки. А интрига?.. Нет…: Все же, знаете, интеллигентка и — мужик… К тому же заграничное образование.

Слухи… Шепотки…. Предположения…

А когда рудоуправление поручило составление производственной программы Клыкову совместно с Вандаловской, то химик Перебоев в присутствии инженера Антропова иронически поздравил Татьяну Александровну:

— С успехом вас, интересная женщина.

— Я не вижу здесь успеха, — холодно ответила она.

— Ну-с, знаете. Иван Михайлович ученый с мировым именем и вдруг такое противопоставление. Это, знаете, очень странно, очень странно.

Толстяк Перебоев перекосил круглое толстоносое лицо, приподнял коричневую шляпу и комично расшаркался.

Заметив с первой встречи склонность Перебоева к болтливости, Вандаловская сначала не придала значения этому разговору, а затем задумалась. Она, по поручению директора, набрасывала эскиз бремсберга. Двигатель должен был доставлять руду из трех шахт до обогатительной фабрики. Пунктиры и звездочки мухами разлетелись в стороны от жирных бороздок разреза — получались кресты.

— Вы расстроились, Татьяна Александровна? — спросил Антропов.

Безусое, моложавое лицо инженера понравилось Вандаловской еще на производственном совещании. Чувствуя себя человеком новым, она воздерживалась входить в близкие отношения с малознакомой публикой, но печальные серые глаза Антропова подкупали.

— Вы слышали остроты химика?.. Не понимаю, в чем тут дело?

— А вы не обращайте внимания.

Антропов пыхтел папиросой, что-то еще хотел сказать, но Вандаловская накинула на плечи пальто и продолжала:

— Вероятно, у некоторых товарищей специалистов получилось впечатление, что я сознательно третирую своими выступлениями главного инженера. Но это вздор. Я вижу, что здешние руководители желают заниматься серьезным делом, а это совпадает и с моими намерениями. Почему же не допускают, что Клыков тоже может ошибаться?

Татьяна Александровна собрала бумаги и вышла.

Обшитая кошмой дверь глухо скрипнула. В коридоре встретилась Катя Самохватова. Девица размахивала клоком исписанной бумаги.

— Мобилизация партийцев и комсомольцев, товарищ инженер.

— Какая мобилизация?

— А на разрез-то… Забыли? Бремсберг-то ваш.

— Но ведь еще план и чертежи не готовы?

— А мне Стуков и директор поручили. Идите, вас они ждут…

Катя торопилась. Круглая, с цветущими щеками, она стремительно вломилась к ундервудкам.

В окружении Бутова и Стукова Гурьян, согнувшись, рассматривал сводку золотодобычи за последний месяц. Трижды склеенные листы контокоррентной бумаги ломко хрустели под пальцами шахтеров. Цифры сливались, черные бороздки бежали вниз, к итогам. Гурьян поддернул стул и, не поднимая головы, сказал:

— Плохо, Татьяна Александровна.

— Да?

— Трещим по всем швам… По основным показателям едва перевалили за половину, а особенно худо с запасами руды. Вводим вторую смену… Но я боюсь, что до этого нас законсервируют.

— Как дело обстоит с народом и энергетикой?

— То и другое придется поискать.

Вандаловская придвинулась ближе и развернула эскиз. Но директор положил на него руну.

— И тем не менее сегодня отдаем приказ об улучшении питания ведущим профессиям рудника и ликвидируем уравнительную зарплату, — твердо сообщил он.

— Совершенно верный подход, — одобрила Татьяна Александровна. — У меня тоже на этот счет есть соображения…

— А ну?

Бутов выпустил клуб дыма и глазами ждал ответа. Вандаловская нравилась ему смелостью.

— Мне кажется, что дело страдает от многих причин… Нужно прикрепить рабочих к механизмам, ввести премиальную систему и лучших забойщиков в первую очередь перевести прямо на прогрессивную оплату, посдельно.

— Во! — воскликнул Бутов. — Прибавь, Александровна, еще постройку домов.

Гурьян и Стуков переглянулись. Дверь кабинета медленно приоткрылась, и в щель просунулась голова Варвары. Она зло оглянула Вандаловскую, клокочущим голосом притворно растянула:

— Это беда, мои матушки… Сидят и сидят… День и ночь, а там Ленушка заскудалась. Когда и кончатся у вас эти заседания?