Книга Оберег для огненного мага - Ульяна Каршева

Алекса машинально взяла его под руку и чуть не сама повела его к выходу. Бегом… Бегом отсюда.

– Не поделишься? Гадостью?

Девушка помялась, но коротко проговорила слова Ферди. Они уже выходили на крыльцо, так что негромкий присвист Карея: «Ого!» – заставил ее лишь нехотя усмехнуться. А когда он сажал ее в машину, Алекса решилась спросить:

– Почему я, посторонний человек, так струсила, всего лишь передавая слова Ферди? Прости, Карей… Я знаю, что она ваша мать, но… – Девушка беспомощно пожала плечами. – Я не понимаю!

– Подспудный страх перед ядовитой змеей, – ответил Карей так сразу, словно давно обдумывал испуганное изумление девушки. – Забудь. Не думай об этом. Передала – и передала. Не зацикливайся.

– Хорошо. Только… Когда вернешься, скажи Ферди, что я выполнила его просьбу. Для него это важно.

– А то сам не знаю, – буркнул Карей.

Странные интонации заставили Алексу взглянуть на него, но Карей уже закрыл дверцу и обошел машину, чтобы сесть рядом. Прислонившись к спинке сиденья, он некоторое время смотрел в ветровое стекло, а потом положил руки на руль.

…У калитки парень спросил:

– Ты очень торопишься домой?

– Нет, не очень, – настороженно сказала Алекса.

Он, наверное, хочет поговорить о старшем брате? Но Карей сказал другое, несколько неожиданное:

– Алекса, если время терпит, посидим в твоей беседке?

Девушка хотела ответить, что беседка не ее, но сообразила – только затянет ситуацию. А если Карей хочет ей что-то сказать? Но когда спустились вниз, в овраг, в беседке Карей как сел на скамью, так и замолчал – намертво, по впечатлению Алексы. Посидев немного в неловком молчании (Карей, кстати, явно неловкости не ощущал), Алекса нерешительно спросила:

– Ты говорил с Региной?

– Нет.

– Но…

– Алекса, мне их разговоры неинтересны. Это их жизнь, их отношения.

– А что тебе интересно? Твой баскетбол?

– В данный момент, – сухо сказал он, – мне интересно посидеть рядом с тобой.

Она озадаченно посмотрела на него, а затем чуть слышно фыркнула.

– Что?

– Знала бы, принесла бы сюда термос с горячим кофе и мамины пирожки.

– Ты можешь быть серьезной? Хоть иногда!

– Хм… Вообще-то я на полном серьезе. Но если хочешь, могу помолчать.

Он сердито посопел. Кажется, и молчание ему не понравилось. Но Алекса заупрямилась: если ему что-то нужно, пусть выскажет словами, а не сопением. Кстати, не простыл бы… Наверное в расчете на машину, он вышел из дома в слишком легкой для позднего вечера курточке. Не-эт, все-таки не зря она подумала о термосе… И снова улыбнулась. А вот интересно… Алекса прикусила губу. Интересно, каким бы мужем был Карей? Он бы, наверное, не захотел питаться дома. Домашняя еда ведь простая, а он привык… Нет. Ее кексы ему, кажется, понравились. А уж мамины пирожки – точно.

Хорошо, что о нем можно думать легко, не рассчитывая на будущее. Вот закончит она с Ферди… Перестанет ходить – нет, приезжать… Нет, перестанет Карей… Нет, не так. Карея рядом больше не будет. Улыбка медленно исчезала… Карея рядом не будет. Говорят, когда сомневаешься в необходимости присутствия рядом с тобой какого-то человека, надо представить, что его никогда больше не будет в твоей жизни. И все встанет на свои места.

…Ему-то хорошо. Если Ферди добьется своего и сбежит к родственникам, родители будут надеяться на второго сына… Господи, о чем она думает…

– О чем ты думаешь?

Маленький фонтанчик еле слышно журчал перед ними, и Алекса раздумывала и в самом деле всерьез: а что будет, если сказать это вслух?

– Только не подумай, что я смеюсь.

– Постараюсь.

– В этом году ты заканчиваешь учиться. Найдешь работу. Втянешься в нее. Когда-нибудь задумаешься о семье. (Вроде он ничего не жевал. Откуда впечатление, что он поперхнулся?) Ага… Не забудь, что я говорю серьезно. Вот представь – ты женился. Что для тебя будет важней? Дом или работа?

– Не знаю. Тебе не кажется, что этот вопрос слишком несвоевременный?

– Значит, работа. Впрочем, для женщин вопрос стоит всегда…

– Давай помолчим.

Алекса промычала согласно и вздохнула. Почему-то рядом с Кареем ей хотелось быть легкомысленной. Нет, умом она понимала, что в определенном смысле он сильнее Ферди. Не физически. Если старшего брата Карея хотелось обнять и, покачивая, утешать, как маленького, то рядом с Кареем Алекса себя чувствовала так, будто ее саму вот-вот обнимут, чтобы успокоить. Но это ощущение временно, – грустно подумалось. Вот сплетет она еще пару браслетов для Ферди, вот станет он выходить на свет…

– О чем ты думаешь?

– О Ферди. О браслетах. О том, что он скоро начнет…

– Алекса, проводи меня.

Он как-то так поднялся и пошел чуть вперед, что она не сумела привычно ухватить его под руку. Пришлось идти за Кареем, удивляясь, что он не заметил этого. Наверное, она своими словами напомнила о брате – вот и переживает, забыв о ней. Это простительно. Это Алекса понимает.

А потом его машина отъехала от калитки, и Алекса некоторое время следила, как моросящий дождь (что с Региной?) мелко дробит черно-желтые лужицы под фонарем… Пошла домой, потому что времени только и оставалось – сделать задания к завтрашнему дню и лечь спать.

…Алекса просунула руки под подушку, сцепила пальцы. Закрыла глаза. От полураскрытой форточки веяло освежающей волной прохладного, по-весеннему влажного воздуха, и сон пришел сразу.

…Она решительно надела спортивные штаны, застегнула легкую куртку. Затем завязала шнурки на кроссовках. Легкая спортивная шапка давно была спрятана на верхней полке антресолей, чтобы никто не спросил, почему у нее прорезаны два отверстия для глаз, как у человека, который собирается совершить бандитский налет. Потом проверила наличие двух браслетов на руках. И накинула длинную плотную куртку с глубоким капюшоном. Кажется, все.

…Она вздохнула и будто шагнула глубже, в темноту.

…Во сне она осторожно вышла из комнаты и оглядела пустой неосвещенный коридор. И пошла – не к дверям из коридора, а к плотно закрытому окну в тупике. Постояла перед ним, частя дыханием, а потом решилась. Раздвинула шторы, нашла щеколду и открыла задвижку. Выпрыгнув на каменистую часть двора, еле дыша, стараясь все выполнить бесшумно, она плотно закрыла оконные рамы. Огляделась. Сторожа обходят поместье часто, и их расписания она не знает. Но помнит одно местечко, которое в детстве позволяло укрыться от всех и ощутить при этом восторг беглеца, приговоренного к казни.

Она, пригнувшись, быстро побежала через каменистое покрытие двора и ворвалась в голые по весне кустарники, миновав которые очутилась на лужайке. Сюда свет доходил плохо, и его отсутствие показалось хорошим предзнаменованием. Она пересекла еще пару кустарниковых рядов и оказалась в глубине старого сада. Нашла старое дерево. Быстро, хоть и оскальзываясь на его мокрой от мелкого дождя коре, поднялась наверх и с интересом оглядела трухлявые доски, наскоро прибитые когда-то давным-давно. Крепкие сучья раскинулись как над землей семейного владения, так и над частью улицы за решетчатым забором. Она вытянула из дупла веревку, подергала ее, оценивая. Все еще крепкая. Быстро сделала петлю и закинула на сук, вытянувшийся над улицей. Соскользнула с веревки на землю, после чего, хваля себя за предусмотрительность, зашвырнула веревку назад, в мальчишеское гнездо.