Книга Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

– Тяжко на берегу, Вандо?

– Не то слово, стратиг…

– Тебя отведут в комнаты. Отдохни пока. Лекаря страже не требуется?

– Нет. Раненых я на возу обратно отправил…

Вандо опирался на меч, не в силах скрыть рану, но обычай не велел замечать это.

Солнце перевалило за полдень, когда все собрались в полутёмной зале за тяжёлым двухсотлетним дубовым столом с резной столешницей.

– Не могу сказать, что рад видеть вас всех здесь, – сказал Рогдай. – Потому что причина, побудившая нас собраться, хуже нашей давней вражды. Хотя и родилась из неё же… Нас начали жрать, и я не вижу пути, как избежать гибели Мелиоры. Всё. Прошу высказываться.

Первым встал потаинник Конрад Астион, ближайший помощник Юно Януара.

– Я самый младший здесь, – сказал он. – Скажу вам следующее: мы за месяц потеряли всех шпионов, работавших на материке. Всех до единого. Последнее послание, пришедшее к нам, гласит: где-то в самых высших сферах Конкордии зреет недовольство слишком тесным союзом со Степью… если эти отношения, конечно, можно считать союзом. Равно как и сама Степь не так уж едина в своих устремлениях на наши острова. Но, к сожалению, важнейший документ, который вёз к нам наш самый ценный шпион, учитель Эфрон, оказался утерянным. Мы ждали подробнейшего слепка с отношений между Авенезером Четвёртым и его окружением и внутри самого окружения, а получили лишь холодный ком воска… Шпион, уже пожилой человек, попал в тёмную полосу на острове Еликонида, на миг потерял опору в мире – и покончил с собой. Без него же разбудить воск невозможно… – он помолчал несколько секунд. – Поэтому при оценке очень сложной обстановки на материке мы вынуждены полагаться лишь на слова перебежчиков. Лишь на слова. Их трудно подтвердить или опровергнуть. Так вот, из этих слов следует, что вторжение в Мелиору ведётся стараниями Турвона, старшего брата Авенезера Четвёртого. Сам ли он попал под влияние Полибия, или же Полибий находится у него в руках – уверенным быть пока невозможно.

Рогдай, кажется, хотел что-то сказать, издал неопределённый звук, но заставил себя промолчать.

– Теперь я просто передаю слова Якуна, ничего от себя не добавляя. Якун сказал так: за время, прошедшее после возвращения Полибия ко двору, мощь его возросла неимоверно, и питается она из запретных источников – но и расходуется на что-то совершенно непонятое, не написанное ни в одной из известных книг. Возможно, он творит что-то подобное Кузне… На дела же военные отвлекается слабо. То есть, конечно, чародейскими умениями он воодушевляет воинов. Не исключено, что чародейство используется и при их подготовке. Иногда он сам навещает верфи и крепит корабли. Самое масштабное из видимых его деяний таково: тремя башнями, поставленными на берегах пролива, он сдерживает шторма. Мы знаем расположение этих башен. Одна из них – на полуострове Дол… Якун считает, что простое разрушение даже одной башни сломает защиту от штормов. Далее: Якун и его помощники предрекают попытку этакого общего чародейского воздействия на Мелиору, как бы распространение на неё тёмных полос: и для угнетения наших душевных сил, и для возбуждения новой вспышки враждебности. Якун знает, как с этим бороться, но ему нужны две сотни человек… которые сами согласятся на это.

– На что? – спросил Войдан, не поднимая головы.

– На то, чтобы собирать на себя… вбирать в себя всю темноту, все несчастья… всю враждебность. Это будет невыразимо трудно. И очень опасно.

– Ясно, – сказал Войдан.

– И, наконец, последнее. Обученные Полибием степняки ведут разведку наших войск, используя птиц и животных. Якун предлагает собрать несколько тысяч детей двенадцати-четырнадцати лет, чтобы научить их распознавать очарованных птиц и зверей. Обучение этому взрослого лучника займёт не один день, дети же понимают всё моментально. Такие помощники будут очень ценны.

– Это всё? – спросил Рогдай.

– Да, стратиг.

– Немало, хотя от Якуна я ожидал большего. Та весть: якобы о возвращении Авенезера Третьего – стало что-нибудь известно?

– Нет, стратиг. Возможно, что-то об этом и нёс тот погибший шпион… Пойми, стратиг: материк сейчас будто в дыму. Мы не в состоянии узнать почти ничего, что происходит там.

– Ясно. Что на юге, Терентий?

– Разве я младше Вандо, что должен говорить перед ним? – проскрипел генарх Вендимианов.

– Прости, Терентий. Нарушение обычая я беру на себя. Ты можешь говорить без ущерба своей чести. Прошу тебя.

– Благодарю, стратиг, и признаю твоё право брать на себя грех отступления от обычаев предков. Я привёз хорошую весть. Из Конкордии. Стотысячник Аркадий Филомен, военный правитель южной провинции Мра, прислал тайных послов. Он не рискует выступить прямо против императора и Степи, но готов отпустить нам на помощь всю свою личную гвардию: шесть тысяч всадников и двадцать две тысячи пехотинцев. Также он может отрядить несколько десятков своих судов с преданными ему капитанами – действовать под пиратским флагом.

– Филомен, – сказал Рогдай и посмотрел на Астиона; потаинник осторожно кивнул. – О Филомене я слышал, что он не любит степняков. Не тот ли это Филомен, который два года выдерживал их осаду в крепости Преслава?

– Тот, стратиг.

– Тогда сейчас ему должно быть за восемьдесят лет?

– Нет, стратиг. Ему шестьдесят десять, а выглядит он на сорок девять. Младшему его сыну четыре года. При осаде Преславы погибла вся его тогдашняя семья: мать, жена и четверо детей. Император оставил его под рукой на случай возможных трений со Степью, отдав ему нищую провинцию…

– Спасибо, акрит. Как хорошо иметь рядом человека, который всё знает… – и, повернувшись к Терентию, спросил: – Но ведь он наверняка что-то хочет взамен?

– Да, и немало. Свободный доступ в Кузню с правом вывоза белого камня – по пять подвод в день всё то время, пока его войска не будут возвращены обратно на материк.

– Одна кузница – это три-четыре подводы, – сказал Рогдай задумчиво. – Интересно, что он задумал? Поставить тысячу кузниц?

– Трудно сказать, – Терентий положил руки на стол ладонями вниз знаком "это не моё дело". – Дела людей материка меня волнуют мало – до тех пор, пока они не начинают приходить в гости без спросу и бить посуду. Мне тоже кажется странной такая плата, но подвоха я не вижу. Собственно, это всё, что я мог сказать.

– Понятно. Твоё слово, кесаревич.

Он отозвался не сразу. Поднял голову, взглядом медленно обежал всех собравшихся. О том, что по старшинству ему говорить ещё рано, не обмолвился: принял очерёдность, указанную стратигом, молча. Что-то в его взгляде возникло не слишком обычное…

– Это второе вторжение только на нашей памяти и одно из бессчётных, бывших когда-то, – сказал он. – И мы относимся к этому, как к старой, опасной, но всё же известной болезни. Мы знаем, что от неё умирают, но если правильно лечить, то вылечить можно… Так вот: это ошибка. На нас свалилась совсем другая болезнь…