Книга Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля? - Александр Костин

Ну, постепенно он разговорился. «Да, Лигачев такой-сякой…». — «А что Лигачев? Что вас смущает в нем?» — «Ну, ходу не дает. Жизни не дает». — «Как это он вам может ходу не дать? Вы ведь не Лигачеву подчинены. Вы прямо Генеральному подчинены. Что может сделать Лигачев? Ну, самое большее — пойти на вас пожаловаться. Поэтому не факт, что он так сильно может воздействовать на вас психологически». (Позже я узнал: все дело в том, что Лигачев возразил, когда обсуждался вопрос, переводить ли Ельцина в члены Политбюро.)

Потом говорю: «А как у вас отношения все-таки с первым, с Горбачевым?..» — «У меня с ним самые хорошие отношения. Мы с ним — единомышленники. Не было ни одного вопроса, по которому у нас были бы разногласия. У нас были близкие отношения». — «Ну, тогда вас вообще не должны удручать ваши отношения с Лигачевым. Это все преходящее. А с остальными-то членами Политбюро? Сейчас большой вес имеет Яковлев. Как с ним?» — «Ну, с Яковлевым мы ближайшие друзья. И если у меня возникают какие-то сложности где-то, я обязательно советуюсь с ним. Это очень мудрый человек. И дай бог, чтобы у нас с ним такие отношения продолжались дальше. У меня с ним более чем дружеские отношения». Я говорю: «Ну, тогда вообще все замечательно».

И вдруг такое вызывающее выступление на пленуме. Из этого выступления я понял, что в нем эта карьерная злоба кипит и она ищет выхода. Но эта злоба к Лигачеву — она неадекватна. Дело-то ведь не в Лигачеве. Вот твое выступление здесь, оно совсем другой характер приобретает. И отчего такая безоглядность? Может, обнадеживала поддержка «очень мудрого человека»? Хотя Яковлев тут же тебя осудил, скорее всего, для отвода глаз…

Удивила меня и настойчивость Горбачева, предлагавшего Ельцина мне в заместители. Ясно было, делом он заниматься не будет, а прикрытием воспользуется. Так и случилось…»[183]

«Очень мудрый человек» тоже обратил внимание на постоянно конфликтующего Ельцина. Так, секретари ЦК Александр Яковлев и Вадим Медведев — идеологи горбачевской перестройки, на том заседании Политбюро ЦК, о котором говорил Ельцин, обменялись короткими записками относительно Ельцина, который открылся им с неожиданной стороны.

Медведев написал Яковлеву: «Оказывается, есть и левее нас, это хорошо».

Яковлев ответил Медведеву: «Хорошо, но я почувствовал какое-то позерство, чего не люблю».

Медведев — Яковлеву: «Может быть, но такова роль».

Яковлев — Медведеву: «Отставать — ужасно, забегать — разрушительно»[184].

Ельцин понимал, что дальнейшее его пребывание на московском престоле губительно для его амбициозных планов. Еще пройдет немного времени и уже всем станет ясным его политическое прожектерство и тогда неминуемо наступит политическая смерть. Он мучительно искал выход из создавшегося положения и одновременно искал успокоения в транквилизаторах и алкоголе. Вот как об этом периоде в жизни Ельцина писал академик Чазов:

«Ельцин стал срываться, у него нарушился сон (по его словам, он спал всего три-четыре часа в сутки), и в конце концов он попал в больницу. Эмоциональный, раздраженный, с частыми вегетативными и гипертоническими кризами, он произвел на меня тогда тяжкое впечатление. Но самое главное — он стал злоупотреблять успокаивающими и снотворными средствами, увлекаться алкоголем.

Честно говоря, я испугался за Ельцина, потому что еще свежа была в моей памяти трагедия Брежнева. Ельцин мог пойти по его стопам (что и случилось в последствии, причем в гораздо худшей форме). Надо было что-то предпринимать. Я обратился за помощью к известному психиатру, которого считал лучшим по тем временам специалистом в этой области, члену-корреспонденту Академии медицинских наук Рубену Наджарову. Состоялся консилиум, на котором у Ельцина была констатирована появившаяся зависимость от алкоголя и успокаивающих средств…

Наши рекомендации после консилиума о необходимости прекратить прием алкоголя и седативных препаратов Ельцин встретил в штыки, заявив, что он совершенно здоров и в нравоучениях не нуждается. Его жена Наина Иосифовна, поддержала нас, но на ее просьбы последовала еще более бурная и грубая по форме реакция. К сожалению, жизнь подтвердила наши опасения, и через десять лет этот сильный от природы человек стал тяжелым инвалидом…»[185]

2.3. Октябрьский тупик

А надо(бно) знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми.

Петр I

Итак, не прошло и двух лет, как Б. Ельцин был назначен первым секретарем Московского горкома, а он уже понял, что его «сидение на Москве» в дальнейшем ему никаких лавров не принесет и почувствовал своим «звериным» нюхом, что дальнейшее промедление смерти (политической) подобно. И он «запросил инструкций» у Генерального секретаря, что же делать дальше? По тому, как развивались в дальнейшем события, летом 1987 года он такие «инструкции» получил. Недаром их беседа, как пишет сам Б. Ельцин, продолжалась 2 часа 20 минут, прямо скажем, многовато для того, чтобы излить свои жалобы на Егора Кузьмича. Об этом можно судить хотя бы по объему того самого «знаменитого» письма Ельцина к Горбачеву. Спрашивается, чего писал? Обо всем переговорили, обо всем договорились — и вот вам — здравствуйте, уважаемый Михаил Сергеевич! Впрочем, без анализа содержательной части этого письма нам не обойтись, чтобы понять, — о чем говорили и до чего договорились два заговорщика во время этой исторической «беседы». Но сначала слово Александру Коржакову:

«У Бориса Николаевича с весны 87-го года начались стычки на Политбюро то с Лигачевым, то с Соломенцевым. Спорили из-за подходов к «перестройке». Он видел, что реформы пробуксовывают. Вроде бы все шумят, у паровоза маховик работает, а колеса не едут.

Ельцин абсолютно искренне воспринимал объявленную Горбачевым перестройку и ее результаты представлял по-своему. В Москве, например, он едва ли не на каждом шагу устраивал продовольственные ярмарки. Овощи, фрукты, птицу, яйца, мед в ту пору москвичи могли купить без проблем.

Борис Николаевич тогда сам читал газеты, и его личное впечатление, будто кроме гласности в стране ничего нового не появилось, статьи в прессе только усиливали. В сентябре 87-го Ельцин написал письмо Горбачеву, в котором просил принять его отставку со всех партийных постов. Причина — замедление перестройки и неприемлемый для Бориса Николаевича стиль работы партаппарата. В сущности, Ельцин обвинил аппарат в саботаже.

Письмо это он никому не показал. Шло время, а Горбачев никак не реагировал. Ельцин сильно переживал из-за этого явно демонстративного молчания. Еще несколько месяцев назад они с Горбачевым, как добрые товарищи по партии, постоянно перезванивались. Ельцин в нашем присутствии называл Горбачева только Михаилом Сергеевичем и постоянно подчеркивал свое уважение к нему.