Книга Надежда на счастье - Лора Ли Гурк

– Увы, теперь уже слишком поздно. Девочек все равно заберут.

Конор хотел ответить, но не смог вымолвить ни слова. Закрыв глаза, он увидел Оливию, играющую с девочками на заднем дворе. И он слышал ее нежный голос, слышал ласковые слова, обращенные к ним.

Открыв глаза, он помотал головой, словно старался отогнать появившийся перед ним образ.

Пастор, внимательно наблюдавший за ним, проговорил:

– Это не должно вас касаться. Ведь они не ваши дочери, так что ответственности за них вы не несете. – Старик откашлялся и добавил: – А вот еще один ребенок может сделать ваше положение более сложным.

Конор посмотрел в синие глаза, по-прежнему наблюдающие за ним.

– Вы ведь меня понимаете, не так ли? – проговорил пастор.

«Что же ответить? – думал Конор. – Может, солгать, сказать, что их поездка была совершенно невинной и ничего не произошло? Оправдать себя и быстро исчезнуть из города… Стать именно тем, кем я, в сущности, и являюсь. Трусом».

Преподобный Аллен смотрел на него, ожидая возражений. Возражений не последовало, и он продолжил:

– Вижу, что вы меня поняли. Но если вы не хотите покидать Оливию, то есть выход.

Конор с подозрением посмотрел на собеседника. Он понимал, что его ждет ловушка.

– Слушаю вас, преподобный.

– Вы можете жениться на Оливии.

Ловушка захлопнулась. Сжав кулаки, Конор проклинал себя за глупость. Отвернувшись, он пробормотал:

– Женитьба – это не выход.

– Почему же? – спросил пастор. – Вы ведь не женаты?

– Нет, не женат.

– Вот и замечательно, – улыбнулся преподобный. – Я мог бы завтра провести церемонию в церкви. Если вы поженитесь, скандал вскоре затихнет. Репутация Оливии будет спасена, и ее девочек не заберут в приют.

«Приют?! О Господи! – мысленно воскликнул Конор. – Ну почему жизнь поставила меня перед таким ужасным выбором?»

Пристально посмотрев на пастора, он проговорил:

– Если бы вы знали что-нибудь обо мне, преподобный, вы прогнали бы меня из города с ружьем в руках. И уж конечно, не стали бы просить меня жениться на Оливии.

– А я ни о чем вас не прошу, – возразил Аллен. – Просто говорю, какой выбор у вас есть. Что ж, а теперь я удаляюсь. Решайте сами, как поступить. – Доброжелательно улыбнувшись Конору, он добавил: – Я уже пожилой человек, поэтому хочу на прощание дать вам совет. – Улыбка исчезла с лица пастора, и он тихо проговорил: – Прошу тебя, сын мой, поступи правильно. На этот раз поступи правильно.

Соскочив с бочки, Аллен вышел из сарая. Проводив его взглядом, Конор тяжело вздохнул. Неужели ему теперь не выбраться из этой ловушки? Неужели это – на всю оставшуюся жизнь?

«Поступи правильно, сын мой», – звучали у него в ушах слова пастора. Он крепко зажал уши ладонями, чтобы не слышать слов, которые лязгали, как железные затворы в Маунтджое. Но, очевидно, слова эти звучали не в ушах, а в мозгу. «На этот раз поступи правильно… поступи правильно… поступи правильно… на этот раз», – звучало все так же отчетливо.

Но он не может поступить правильно. Да-да черт побери, он не намерен поступать правильно!

Оливия смотрела вслед экипажу пастора, увозившему и сестер Чабб. За ним ехал фургон Кейти, где сидели ее девочки. Они то и дело оглядывались. Бекки – страдающая и молчаливая, Кэрри – непрерывно выкрикивающая протесты, а Миранда – всхлипывающая, утирающая слезы.

Оливия слышала плач младшей дочери, и ее сердце разрывалось от боли. Закусив дрожащую губу, Оливия крепко ухватилась за столбик веранды, чтобы не побежать за фургоном.

Она убеждала себя, что это – только на время. Она согласилась на компромисс, предложенный преподобным Алленом: девочки останутся на ферме Джонсонов, пока все не решится. Согласилась только потому, что Марта грозилась позвать сюда шерифа, который немедленно отвез бы девочек в приют.

Оливия не знала, как долго она простояла на веранде, не в силах сдвинуться с места, не в силах повернуться и войти в свой опустевший дом. Двигаться – значит думать, принимать решения, находить способ жить дальше, а у нее не было на это сил. Всхлипывая, она по-прежнему стояла на веранде, глядя на дорогу, хотя фургон с ее девочками уже давно исчез в ночи.

Внезапно за спиной у нее послышался шум, и заскрипел дощатый пол веранды. Отпустив столбик веранды, она обернулась и с отчаянием в голосе прошептала:

– Они забрали моих девочек. Забрали моих девочек… Конор шумно выдохнул – и вдруг выпалил:

– Но я не могу жениться на тебе!

Оливия молчала. Казалось, она его не слышала.

– Я не могу этого сделать, – продолжал Конор. – Не могу быть мужем, отцом… Господи, не могу я, не могу! – Он протянул к ней руки, сжимая и разжимая кулаки.

– Вот кто я! Вот что у меня хорошо получается!

Он ударил кулаком по своей ладони с такой силой, что Оливия вздрогнула.

– Я уже говорил тебе, что я не создан для семейной жизни. Не могу я привязаться к клочку земли или к женщине. Я побывал в одной тюрьме и не хочу попасть в другую. Я хочу свободы, черт побери! Свободы, понимаешь?

Оливия ничего не ответила. Даже не посмотрела на него. По щеке ее скатилась слеза, но она не стала ее утирать.

Не выдержав ее молчания, Конор шагнул к ней и схватил за плечи, словно хотел встряхнуть.

– Хочу свободы, понимаешь?!

– Да, понимаю, – ответила Оливия со вздохом. – Я очень хорошо все понимаю.

Она подняла голову, и он увидел ее темные глаза, полные боли и слез. В следующее мгновение Конор почувствовал, что стена, которой он отгородился от нее, разлетелась, разбилась на мелкие осколки, как разбивается фарфоровая чашка, упавшая на пол.

– Оливия, о Господи, не смотри на меня так! Будь ты проклята…

Он отпрянул от нее, словно обжегся. Но ее страдания, как оковы, приковывали его к ней, и они становились все крепче. Ее слезы обезоружили его, поставили на колени, и он понял, что не сможет оставить ее.

Резко развернувшись, Конор прошел мимо Оливии, спустился по ступенькам и зашагал по гравийной дорожке. Откуда-то из темноты донесся его голос:

– Ты выиграла, Оливия. Завтра мы отправимся в город и поженимся!

Она молчала. Молчала, потому что услышала в этих словах горечь. Нет, на самом деле ничего она не выиграла.

В день ее венчания шел дождь. Оливия вошла в церковь вслед за Котором и остановилась в маленьком алькове за дверью. Конор же отправился разыскивать преподобного Аллена. Он совсем не разговаривал с ней в это утро. И его молчание лучше любых слов говорило о том, какие он испытывал чувства. Оливия почти не сомневалась: за этим днем последуют долгие дни такого же молчания. Наверное, он не будет ее обвинять, она сама будет себя обвинять.