Книга Ларец соблазнов Хамиды - Шахразада

– Она наверняка была счастлива! Я уверена в этом. Ибо ничто так не согревает душу женщины, как подвиг, совершенный любимым в ее честь.

– Ты права, моя милая…

Злые зеленые отблески на гранях огромного камня меж тем рассказывали совсем иную сказку. И призрак слышал, как в завистливой тоске воет богач, которому для счастья недостает всего одного золотого, как от зависти рыдает толстуха, которой хочется надеть платье, сшитое ее стройной соседкой. И эти звуки, сладостные для невидимки, растаяли в тиши заката.

Меж тем на пальце Хамиды уже красовался новый перстень. Червонное золото обрамляло семь золотистых цирконов. «Богатство! – казалось, кричали камни. – Я богат!»

«О да… Вот алчность во всем ее блеске! Вот источник войн и кровопролитий, вот прародительница убийства…»

– Какой чудесный перстень, любимый…

– Да, Хамида, он прекрасен. Ибо создан из золота – металла, знаменующего собой вечность. А камни, что так чудесно играют в солнечном свете, – это цирконы, младшие братья алмазов. Камень сей любим был всегда. Целители страны Хинд утверждали, что он дарит бодрость духа, отгоняет дурные сны, поддерживает в трудную минуту. А потому сам этот перстень олицетворяет еще один памятник вечной любви – Галикарнасский мавзолей.

Радостная улыбка озарила лицо Хамиды – да, о великой любви она могла слушать часами. О каждой великой любви, сколько их ни есть под этим небом.

– Мавзолей соорудила любимая жена царя Мавсола, преданная Артемисия. Неведомо, был ли счастлив этот брак. Но когда, процарствовав двадцать четыре года, Мавсол умер, Артемисия была убита горем.

Придворный летописец оставил нам лишь сухую запись об этом. А вот ромейский книжник был куда разговорчивее. Он писал: «Говорят, что царица питала к своему супругу необыкновенную любовь, любовь, не поддающуюся описанию, любовь беспримерную в летописях мира… Когда он умер, Артемисия, обнимая труп и проливая над ним слезы, приказала перенести его с невероятной торжественностью в гробницу, где он и был сожжен. В порыве величайшей горести она приказала затем смешать пепел с благовониями и истолочь в порошок, порошок этот высыпала в чашу с водой и выпила. Не считаясь ни с какими издержками, она воздвигла в память своего покойного супруга замечательную гробницу, которая была причислена к семи чудесам света».

Архитекторы построили усыпальницу галикарнасскому тирану в виде почти квадратного здания, первый этаж которого и был усыпальницей Мавсола и Артемисии. Снаружи эта громада была обложена плитами белого мрамора, отесанными и отполированными. По верху первого этажа шел фриз – битва эллинов с амазонками работы великого Скопаса. Во втором этаже, окруженном колоннадой, хранились жертвоприношения, крышей же мавзолея служила пирамида, увенчанная мраморной квадригой: в колеснице, запряженной четверкой коней, стояли статуи Мавсола и Артемисии. Вокруг гробницы располагались статуи львов и скачущих всадников.

Призрак неожиданно замолчал. Он был готов рассказывать дальше, но увидел, что Хамида вытирает слезы.

– Что случилось, девочка моя?

– Это так печально… Они должны были жить долго и счастливо. И умереть в объятиях друг друга! Иначе все бессмысленно…

И Хамида, уже не сдерживаясь, разрыдалась. За ее плачем невидимка едва мог расслышать, как растекается по миру коварный звон золотых монет, будоража души и заставляя чаще биться сердца слабых людишек.

– Не плачь, милая. Утри слезы… Посмотри, какой чудесный камень! Он играет всеми цветами радуги…

Хамида послушно взяла в руки еще одно кольцо. Огромный турмалин, и в самом деле переливаясь от красного к фиолетовому через желтый и зеленый, покоился на веере из павлиньих перьев. Мастерство ювелира было столь велико, что он смог из тонких золотых проволочек создать две дюжины перьев, украсив их перламутром и осколками пестрых самоцветов. Перстень словно выбирал палец, который достоин подобного совершенства.

«Гордыня… – в благоговейном ужасе подумал невидимка. – Гордыня самозванцев, надменность низших, коварная и не разбирающая пути…»

– Какое чудо… Посмотри, милый! Он словно павлин – красуется во всем блеске… Так, будто гордится собой. И видит лишь себя…

От такой проницательности «глупышки» Хамиды призрак вздрогнул.

«Должно быть, не следует ее недооценивать. Она еще не раз сможет пригодиться потом, когда ее предназначение будет исчерпано. Она еще не заслужила кары».

– Да, любимая, – призрак не хотел так называть девушку. Однако понял, что вырвавшееся слово отвечает чаяниям его души, пусть самым черным и потаенным. – И точно так же гордилась собой величественная статуя бога Гелиоса, которую возвели на Родосе искусные эллины в знак избавления города от врагов. Жители Родоса верили, что остров поднят со дна моря по просьбе этого бога.

Статую решили поручить изваять скульптору Харесу, ученику великого Лисиппа. Тот решил изваять Гелиоса стоящим. В левой руке он держал ниспадающее до земли покрывало, правую приложил ко лбу, вглядываясь вдаль. Правда, такая поза не соответствовала канонам, но Харес понимал, что колосс не удержится, если бог протянет руку вперед.

Колосс рос на берегу гавани на облицованном белым мрамором искусственном холме. Двенадцать лет никто не видел статуи, потому что, как только на каркас прикреплялся очередной пояс бронзовых листов, подсыпали окружавшую колосс насыпь, чтобы мастерам удобнее было подниматься наверх. И только когда насыпь была убрана, родосцы увидели своего бога-покровителя, голову которого украшал лучистый венец.

Сверкающий бог был виден за десятки стадий от Родоса, и вскоре молва о нем распространилась по всему античному миру. В рассказах очевидцев он казался куда больше, чем был на самом деле. У ромеев даже появились легенды о том, что он первоначально возвышался над входом в гавань и был так велик, что между его ног проходили к городу корабли.

– Это прекрасно! Это величественно…

Пальцы левой руки были уже унизаны кольцами. И потому новое, пятое кольцо Хамида надела на правую.

– А это что, мудрейший из мужчин?

Выпуклый, чем-то похожий на хорошо взбитую подушку чуть голубоватый берилл покоился на массивной оправе из золота. Не только камень – и золото кричало о своем символе, лени, всепоглощающей и бесконечной, ибо было исполнено в виде львиных лап, на которые всегда опираются уютные банкетки и оттоманки, предназначенные для прекрасных часов праздности. Все пространство вокруг главного камня усеивали мельчайшие осколки рубинов, превращая перстень в подлинный гимн лени.

«Это, моя сладкая, унылость праздности… Нежелание что-либо менять в своей жизни, сколь бы плоха она ни была…»

– Это, моя сладкая, берилл. Замечательный камень, камень-врачеватель, камень-очиститель, камень душевного равновесия.

«Удивительно, сколь близки порой правда и ложь. Ведь и леность иногда можно назвать душевным равновесием. Пусть и в абсолютной, извращенной его форме…»