Книга Из первых рук - Джойс Кэри

— Я, кажется, слышал об этом скандале.

— Кто мог им запретить? В конце концов, они купили здание, почему бы им не распорядиться внутренней отделкой так, как они хотят?

— Произведения искусства должны быть священны для цивилизованных людей.

— Эти люди вполне цивилизованны. Носят штаны и не плюют на пол. Они плюют в камин.

— Я не могу легко относиться к подобным вещам, мистер Джимсон. Меня это глубоко возмущает.

— А меня нет, мистер Алебастр. Я всегда говорил и говорю — тот, кто связался с искусством, получает то, что заслужил. Если он кончит в Академии художеств, он должен возблагодарить Господа Бога, что не кончил еще хуже. Мог бы подметать общественный сортир на Лестер-сквер. А если он кончит в богадельне, он должен сказать себе: что ж, я немало побыл на воле. И неплохо провел время. Мне место в тюрьме или в сумасшедшем доме, и я на свободе только потому, что меня поленились туда посадить. Слишком мелкая сошка. Не стоит труда.

— Вы излишне скромны, мистер Джимсон... Ваши картины еще не оценены по заслугам. Вам нужен коммерческий агент.

— Обеспечьте мне коммерцию, проф, и я обеспечу вам вашу долю.

— Извините, я не занимаюсь коммерцией. Я искусствовед. Но именно по этой причине я знаю, как ценят ваши картины маклеры.

— Тащите сюда своего приятеля, и мы выдоим его с двух концов.

— Мне известно, что он предлагал мистеру Хиксону двести гиней за «Женщину в ванной».

— За Сару в натуральном виде? Это не картина. Это мазня. У меня есть настоящая картина для продажи.

— Он даст вам две сотни за любую серьезную вещь.

— Выбейте из него три — и половина ваша.

— Право же, у меня и мысли об этом не возникало, мистер Джимсон... Но при данных обстоятельствах...

— Мы оба на мели, профессор. Чего беспокоиться, кому перепадет несколько лишних фунтов?

— Половина — это слишком много.

— Вовсе нет, если я получу вторую.

— Скажем, обычный гонорар агента по продаже.

— Тридцать три и три десятых процента за вычетом рамы.

— Право же, это слишком много, мне неудобно.

— Бросьте, профессор. Купите себе новый костюм и станете новым человеком. Рука руку моет. Заговорите ему зубы, а я сделаю фокус-покус — картину знаменитого Галли Джимсона.

— Меня весьма обижает ваш намек, будто я в своих действиях руководствуюсь какими-то побочными соображениями.

— Вы совершенно правы, профессор. Обижайтесь! Игра по правилам. Крысиков должны возмущать намеки. Что они продают? Всего лишь чье-то доброе имя... Быстрее, мистер Плант, на плите освободилось местечко.

Плант поднялся и вынул из-под себя сковородку. Я нашел ее на рынке на Хай-стрит, висела за дверьми магазина. Сама упала мне в руки. Тонкая жесть, дешевка. Форменное надувательство. Но для грубой работы сойдет. Старый Плант всегда сидел на ней.

— Вы продавите ее, мистер Плант, если будете сидеть всем весом.

— Но я не сажусь всем весом. Можете на меня положиться. В том-то вся и штука. Я кладу сковородку немного сзади и сбоку. Я бы вам показал, да это не так легко, как кажется с первого взгляда. Я набрел на этот способ совершенно случайно.

Что ж, подумал я, старый Плант тоже оказался художником. Жизнь и творчество Годфри Планта. Созидание чувства ответственности и собственного достоинства.

Сыны пророка заточили страсти в серебро

и железо галерей,

Творя красоту и форму вкруг мрачной юдоли горя,

Даря бесплотности духа имя и место в мире,

Беспредельности ставя пределы.

— Ладно, делайте, как знаете, мистер Плант, — сказал я. — Вряд ли сковородка может оказаться в лучших руках.

Я вынул из кармана четыре порции жареной рыбы с картофелем, положенной в бумажный пакет. Если берешь больше, чем две порции, их всегда кладут в пакет. И дают пакетик лярда.

Затем я подошел к плите. Все сковороды теснились на горячем месте, выпихивая одна другую, а владельцы их ругались, свирепо глядя друг на друга и раскалившись сильней, чем плита. Мне пришлось поставить сковороду на самый край. Но там все же было достаточно тепло, с той стороны, где шла тяга, чтобы растопить жир. Я взял небольшую жестянку из-под какао, в крышке которой была гвоздем пробита дыра, и встряхнул ее над сковородкой. Но вместо соли и перца, как можно было подумать, у меня там лежала мокрая тряпка, и, когда я встряхнул жестянку, капли воды попали на жир. Жир стал стрелять и плеваться, как английский сквайр, которого хотят взять в плен зулусы. Парни, захватившие жаркое место, так и подскочили.

— Ой, — сказал один, — что ты там затеял, старый недоносок? Прямо мне в глаз.

— Я и сам не знаю, как это вышло, — сказал я, — этот жир всегда так стреляет. Наверно, подмешивают какую-нибудь дрянь. Но что правительство делает для бедняков? Ничего.

— Ай-ай, — сказал другой. — Ты, свинья! Твоя проклятая сковородка сожгла мне нос.

— Я очень сожалею, джентльмены. Это все жир. Вот если бы поставить сковороду на горячее место, хоть на минутку, я бы управился быстрее.

— Да уж, черт подери, управляйся быстрее. Не то я вылью это тебе за шиворот. Эй, ай, ой, что ты делаешь?

— Но право, джентльмены, я тут ни при чем. Стало еще хуже.

— Ставь на горячее место, черт тебя подери, и кончай лавочку, пока ты не выжег нам глаза.

— Спасибо, джентльмены, вы очень любезны.

И я поставил свою сковороду на самое горячее место. Две минуты — и рыба начала закручиваться спиралью, а картофель засиял, как золотые блестки в шампанском.

— Быстрее, мистер Плант. Где хлеб?

— Эй, ты! — сказали они. — Сматывайся отсюда. Убирайся, старая вонючка. От тебя разит.

— Интересно, — тихо сказал я, — кто этот человек с бульдожьей челюстью там у окна?

И они оглянулись. Все, как один.

— С бульдожьей челюстью?

— Смахивает на полицейского инспектора.

И они снова оглянулись. А Плант, пыхтя, подбежал ко мне с двумя ломтями хлеба. И судком. Он тоже был на его попечении. Раз — и хлеб на сковородке. А затем перец и соль для вкуса.

Тут один из парней толкнул меня плечом и сказал:

— Хорошенького понемножку, — и пристально поглядел на меня. — Хватит, ты, профсоюзный болтун, не то я разукрашу тебе карточку.

— Прошу прощения, мистер, — сказал я, — но представьте, вдруг я споткнусь и сковорода вылетит у меня из рук, ведь жир может плеснуть куда угодно... Я помню, как-то раз вот такой же горячий жир выжег одному парню глаза. Славный был паренек, совсем как вы... — Я пристально поглядел на него.

И он не разукрасил мне карточку, только чуть-чуть меня подтолкнул и сказал: