Книга Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

И тут как будто прорвало его. Он сидел на корточках у картонного дома и, трогая шкуру сытой Петровны, рассказывал первой встречной тётке о чудесном устройстве своей судьбы, о долгах и любовях, о дедушке, который только пошёл на поправку. Она слушала его с внимательным сочувствием, а Иван говорил и говорил – как плакал. И выговорился бы, наверно, лет на двадцать вперёд, если бы в какой-то миг женщина не прервала его.

– Вы простите, я побегу! – сказала она. – Мне ещё за внучкой! Пока, Петровна! Пока, Жученька! – она нагнулась к «яслям», погладила Жучину голову и, махнув Ивану рукой, ринулась вздымать ручьи бульвара своей большой шубой.

Петровна навострила уши, но за ней не пошла. Жуча с детьми улеглась на подтопленном талой водой картоне. Пахло хлевом, паром, молоком, раем, на глазах зрела весна.

Тут Иван заметил, что Петровна смотрит на него строго, и как будто копытом бьёт. «Загостился ты, брат!» – имела она в виду.

Иван покорно встал, и они вместе двинулись к бульвару.

Сворачивая, он оглянулся на приют у тополя. Сбылась его догадка на счёт «параллельной» Москвы, залитой светом, как память. Оттого-то и блуждал отчуждённо по камням мегаполиса, что знал о ней, да не мог найти дверь. Не то чтобы этот двор был счастливым местом; взять метлу покрепче – и разлетится картон, покатятся по асфальту беспомощные чёрные свинки…

Пока он оглядывался, Петровна, собака практичная, чуждая пустых мечтаний, ушла по делам. В одиночестве вернулся Иван на бульвар, к своей скамейке. Он потерял мысль, потерял намерение, с каким выходил сегодня из дома, и стоял, как покупатель на рынке, у которого стянули кошелёк. Но солнце грело, синица пела. Как в четырёхлетнем детстве, Иван вытер грязные руки о штаны и вдруг увидел: брюки и куртка сплошь были в следах собачьих лап. Он подумал было отмыть их снегом, но только засмеялся, махнул рукой и пошёл куда глаза глядят.

Как скоро он понял, глаза его глядели в знакомую сторону – к Мише.

Вот завиднелась вывеска Мишиной «Кофейной», и рядом деревцо с подвешенным на ёлочную дождинку салом. «Не наврали синицы!» – не то чтобы удивился, но отметил Иван и, войдя в тепло, сел к окошку. Улица била через стекло первым не зимним солнцем. Надо было пойти, вымыть руки, но он боялся утратить связь между собой и весной, синицей, «яслями». Тут, опередив официантку, из-за кулис возник Миша и подошёл поздороваться.

– В воскресенье у нас экскурсия, – обронил он с достоинством. – В ходе её будет определён темперамент отдельных московских мест и всего города в целом согласно четырём типам Аристотеля. Присоединяйтесь. Я вам выпишу контрамарку.

– Темперамент отдельных мест? – восхитился Иван.

Тем временем Миша разглядел на вешалке его куртку.

– Я вижу следы животных! Где это вы продирались? – спросил он.

– А у меня вот ещё и брюки, – похвастал Иван. – Тоже следы!

– Ага! – сказал Миша и решительно, не спросясь даже, чего прежде с ним не бывало, подсел к Ивану за столик. – Можете у меня неделю ужинать бесплатно, если я ошибусь! – объявил он. – Но я не ошибусь. Вы вступили в полосу серьёзного международного кризиса. То есть, международность нынче – за, а вы – против.

– Это Вы по следам животных судите? – спросил Иван.

– Ну почему же! Не только по следам, – возразил Миша, – я и вообще мудр!

– На бульваре ко мне подошла собака, – объяснил Иван. – Представьте: сегодняшняя погода, синицы! Я на радостях купил ей пельмени. Она меня благодарила – вот вам следы! Но ужинать у вас я не буду, потому что, конечно, вы правы! – искренне заключил он.

– Ага, пельмени… – произнёс Миша и повольней расположился в кресле. Реплика Ивана не удовлетворила его любопытства. Он ждал продолжения.

– Ну, хорошо, – сдался Иван, – ещё я видел в одном дворе рождественские ясли. Картонный домик, в нём собака и три таких чёрных свинки, то есть, щенка. Я не знаю, как вам это объяснить словами… Миша, вы на Пасху обещали куличи, вы поститесь? Я тоже не пощусь. А говорят, кто честно постится, и душой, и телом – тому бывает пасхальная радость. Вот сегодня мне была пасхальная радость. Я только думаю – за что? Может, потому что дедушка болел, и нервотрёпка сошла за пост?

Миша слушал внимательно, не зная ещё, как вступить в эту песню без фальши. Он любил исполнить партию с блеском.

– Ещё сегодня видел в метро старика, – продолжал Иван. – У него был какой-то безмерно затрёпанный справочник по химии, там сзади на обложке цена – рубль двадцать. Он его читал. Потом достал записную книжку, тоже всю развалившуюся, и из неё – несколько карточек. И на одной очень аккуратно написал дату, фамилию с инициалами, ещё что-то. Почти каллиграфически – несмотря на качку. Я всё думал: кто он?

– О! Я вас понял! – смекнул Миша и подхватил. – Выхожу я с салом в скверик кормить синиц и вижу – мне навстречу прогуливается солидный господин, везёт самосвал на верёвочке. Я в ужасе осведомляюсь: где ребёнок? Потому что ни одного ребёнка поблизости нет! Вы, говорю, его, часом, не посеяли на повороте? Оказалось, внук дома, его бабушка одевает. А деда выставили на воздух – чтоб не сопрел в дублёнке.

– А я вчера пошёл за хлебом, – продолжал Иван. – И передо мной – разговор совершенно анекдотичный. Старичок рассказывает продавщице. Я, говорит, творю давно. У меня и проза есть, и лирика. Она его спрашивает: что же, печатаете? – Теперь, говорит, уже да – портативную машинку сын принёс.

И они обменялись еще несколькими историями. У Ивана их было много. Он по осенним и зимним улицам их нагулял вагон. А сколько таких «вагонов» было у Миши! Весна пролетела, осень прошла, века сменили века. Собаки, которых кормила женщина в шубе, пожили и ушли. Далёкое их потомство слонялось по вечным бульварам. Чуткий бармен микшировал чай из Мишиной коллекции и с новым чайничком подсылал официантку за столик к хозяину. И подсылал официантку с кофе, а затем и вовсе доставил им коньяку. Они выпили, не заметив.

Наконец, Мишина официантка убрала со стола пустые чашки. Словно какие-нибудь старинные фарфоровые часы они отзвенели конец разговора. Он завершился в положенный срок, как музыкальная пьеса или стихотворение. Никому и в голову не пришло попытаться его продлить.

– Хотите тайну? – спросил напоследок Миша. – Пиратскую! Я вам скажу.

– Валяйте! Я весь внимание! – кивнул Иван.

Миша взялся ладонями за борта столика и, склонившись к Ивану, шёпотом произнёс:

– Я уезжаю! Речь идёт о побеге на фрегат. Мы оставим Москву и двинемся в направлении Чёрного моря!

– И вы на море! – возмутился Иван – Что вам всем на суше не живётся!

– А что? Закроюсь! – продолжал Миша, – Вывезу барахло к мамочке, а помещение сдам.

– Миша, если не секрет, а зачем? – спросил Иван. – Такой крутой поворот – должны быть причины! Что, тоже международный кризис?

– А кто меня тут любит? – спросил Миша, – Кто тут любит хорошие вещи? Может, вы знаете кого-нибудь, кто тут ценит стиль? Не шутите со мной!