Книга Вред любви очевиден - Татьяна Москвина

– Олег, не ругайся.

– Я ругался? Когда?

– Определение испанцев.

– Ну, мам, я не знаю, как иначе сказать. Нет синонима!

Он ставил «Лебединое озеро» в Испании – умную, старательную копию того, что видел в детстве.

– Я ведь умоляла: никакой еды.

– Мамочка, это не еда, а баловство – орешки, курага. Сердечникам нужна курага…

– Послушные дети нужны сердечникам больше, чем курага, – изрекла Анна Марковна.

– Слушаю и повинуюсь! – с усилием засмеялся Олег, чувствуя недоброе.

Анна Марковна отложила в сторону роман Улицкой, картинно поправила тонкой, мягкой шерсти цветастую шаль (июнь в Петербурге бывает неласков), дочкин подарок, дети любили красивые вещи, знали в них толк.

– Олег, милый мой… Вот и прозвенел мой первый звонок, и ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Прежде, чем я окончательно распишусь в той повестке, которую мне обязательно вручат… не перебивай. Мне шестьдесят семь, я похоронила мужа, и я знаю, что я говорю. Всегда знаю. У меня есть мечта, которую ты можешь исполнить. Я не стану утверждать, что это легко и просто. Нет. Это никогда не было легко и просто. Но это исполнимо. Это в твоих силах. Ты, в конце концов, должен это сделать, если любишь меня.

Анна Марковна погладила сына по голове, жёсткой от геля для укладки волос, заглянула в светлые виноватые глаза с ресницами, окрашенными в салоне красоты.

– Прежде чем я умру, я хотела бы увидеть твою жену.

Это было невыносимо, как всегда. Всю дорогу Горькушка ныл, куксился, требовал то воды, то уборную, то почему-то гамбургер.

– Хочу кусочек нормального американского дерьма, – объяснил он. – Ты меня затрахал своей японской рыбой. Са-си-ми. Су-си. Совершенно неприличные звуки… Сам соси своё суси. – И с детской радостью расхохотался, довольный каламбуром.

Они были вместе уже семь лет. После некоторого, впрочем, лёгкого, распутства юности, Олег стал предпочитать постоянные, прочные связи. Танцовщик Игорь – Горькушка – был, если считать по меркам натуралов, его второй женой. Выглядел он как уменьшенная, улучшенная и слегка подкопчённая копия Олега. После гамбургера Горькушке стало плохо, и он замолк, борясь с тошнотой, став ещё более привлекательным, как всякий красавчик, который позволяет себе быть жалким и бледным. «Да, обязательно нужен лёгкий изъян, – подумал Олег, стараясь спасти свой “форд” на разбитой вдрызг 2-й Дачной улице посёлка Комарово. – Совершенство противно. Собственно, то, что мы считаем совершенством – то есть безошибочность, отсутствие погрешностей – видимо, в высшем смысле совершенством не является…»

– Комарово – прикольное местечко, но я его всегда боялся. Что-то мне там жмёт, знаешь. Может, из-за Эльги.

– Брось, пожалуйста. Эльга прекрасно к тебе относится.

– Эльга никак ко мне не относится. Меня просто нет. Слушай, она всегда была такая?

– Лет с четырнадцати. Косу отрастила, стала улыбаться этой своей улыбочкой… Типа «всё знаю, никому не скажу»…

– Между прочим, играет она так себе.

– Не согласен. Просто ей не надо браться не за свои вещи. Как и всем нам.

Деревянный дом Волькенштейнов выглядел именно так, как должен был выглядеть в 1963 году, нормальный советский профессорский дом – острый верх на память о модерне, терраса, веранда, летняя кухня. В прошлом году обновили краску, оставив привычное коричневое с белым, не тронули и забор-сетку: пусть не в духе времени, но не бежать же вдогонку за жлобами, обводя свои владения сплошной стеной. На участке не было никаких признаков русского невротического овощеводства – только цветы и сирень у забора. Сирень уже отцветала. Вечер был светел, из дома слышались звуки рояля, этого величайшего из воспитателей. «Все детство сам сидел, потом Эльга… – подумал Олег. – Моя чёрно-белая родина… Хотел бы обратно, куда-нибудь в семьдесят второй? Вообще да, да, конечно…»

Эльга встретила брата радушно, насколько это было возможно при её чувственном своеобразии, которое многим казалось бесстрастием, абсолютным холодом, насмешкой природы. Если в её игре всегда была страсть, даже ярость, то в личном общении человек не всегда понимал, видит ли и слышит ли его эта царственная молодая женщина, которой так шло её изобильное серебро – серебряные цепи на шее, браслеты, тяжёлые кольца на руках. Не спеша – а она не спешила никогда – Эльга принялась накрывать ужин в маленькой гостиной с круглым столом.

– Держи, сестрёнка! – и Олег бросил Эльге пёстрый шарф. – Привет от Испании!

– Спасибо, – и Эльга внимательно изучила шарф. – Шёлк. Очень хорошо, Олик. Ты водку пить будешь?

– Лучше виски.

– Да. А Игорь что будет?

– Ты у него спроси.

– Он куда-то делся. Он боится меня.

– Эх, тут бы ремонт! – вздохнул Олег, осматривая гостиную. – Цены бы дому не было!

– Даже без ремонта цены нет, – сказала Эльга. – Мы теперь с тобой на золоте сидим. Участок тридцать соток, ты что. Это полмиллиона верных.

– Правда?

– Черкасов свой за миллион продал. Банкиру из Москвы.

– А хватит на всех банкиров из Москвы?

– Конечно, хватит. У нас грибов в лесу меньше, чем у них банкиров.

Горькушка метался по дому, за столом не сидел – выпьет рюмку и бродит, насвистывает, танцуя. А брат с сестрой вели серьёзный разговор.

– И ты обещал жениться?

– А что мне было делать?

– Олик, но ты же её знаешь. Она привыкла, чтоб всё исполнялось, как она сказала. Вот она приказала мне завтра быть у неё – и только физическая смерть может мне помешать.

– Я знаю. У меня неделя на всё. Найди мне кого-нибудь.

– Девку найти? Понятно. Лучше провинциальную? Ага. А что ты ей предложишь?

– Содержание могу предложить, связи, если она из нашего мира. Но лучше не из нашего.

– А внешность?

Олег юмористически пожал плечами.

– Знаешь… – и Эльга стала задумчиво поедать фаршированный перец. Она много ела, но могла и совсем ничего не есть. Ела она с едва заметным удовольствием, но голодала уж точно без всяких страданий. – По-моему, я её нашла… То есть я не искала, но это она. Точно.

– Неужели? – вдруг нарисовался Горькушка. – А ты, мой милый, ничего мне сказать не хочешь? Не собираешься меня поставить в известность о своих жизненных планах, например?

– Обязательно поставлю. Пока ничего нет, никаких планов. Мать лежит в больнице и просит, чтоб я женился, вот и всё. Ты считаешь, я больную мамашу должен срочно просветить насчёт политкорректности? Мне легче жениться.

– Идиотская страна, – буркнул Горькушка. – Одно лицемерие кругом. Почему мы с тобой должны скрываться и врать?

Эльга пристально посмотрела на Горькушку, и ему опять захотелось не быть.