Книга Записки пинчраннера - Кэндзабуро Оэ

Соблюдая договоренность будущей киносценаристки с противной стороной, я ни разу не вмешался в беседу, но, когда был упомянут Корпус лососей, так разозлился, что у меня даже в глазах потемнело (не различая букв, я все равно продолжал делать заметки, ха-ха).

— Корпус лососей долгое время не могли захватить ни полиция, ни силы самообороны, — сказал я. — Поэтому я не верю, что он распался. Члены его, конечно, постарели, но они регулярно тренируются, преисполненные надежды, что когда-нибудь они перейдут к активным действиям. Да и постарели они самое большое на десять лет.

— Наше соглашение нарушено, и я прекращаю беседу. А ты, сопляк, чего разорался? — угрожающе повернулся ко мне лидер, но его вытаращенные глаза за темными стеклами очков не испугали меня.

Двое молодых ребят в рабочей одежде тут же встали справа и слева от своего лидера и, запустив руку за борт пиджака, в упор уставились на меня горящими злобой, но в то же время совершенно ледяными глазами. Сердце у меня сжалось, и я уже собрался было последовать за Ооно, которая, широко шагая, удалялась из закусочной.

Но тут лидер в темных очках откинулся назад и, заложив ногу на ногу, сказал:

— Заплати-ка за всех! Гонорар за интервью — три тысячи иен!

Я не понял, серьезно ли он говорит или издевается, но положил на стол сдачу, полученную в корейском ресторане. После этого вышел на улицу, где уже сгущались сумерки. Открывшийся моим глазам пейзаж показался мне странным. Я заметил, что на улице, вдоль которой выстроились жилые дома, мастерские и та самая база, на улице, где не видно ни одной собаки, хотя вся она была загажена, сверкало множество глаз. Даже мостовая приняла совсем иной вид, казалось, мышцы вот-вот вздыбят кожу огромного осьминога и по ней пробежит цветная волна. Это могло произойти в любую минуту. Меня охватило чувство, будто мое внутреннее превращение стремительно прогрессирует: страх, что прямо сейчас, на этой улице я превращусь в ребенка, был осязаемым — ведь, случись такое, это было бы моим концом. По мягкой, вздыбившейся мостовой, чуть наклонившись вперед, шла Ооно. И не широким шагом, с обычным для нее гордым видом, а понуро, точно девушка с разбитым сердцем. Я наблюдал за этой женщиной, физически и духовно вернувшейся к тем временам, когда ее, ученицу колледжа, подвергли унизительной пытке.

2

Добровольный арбитр доложил, что они со Справедливцем обнаружили следовавшую за нами нашу полицию, но будущая киносценаристка пропустила его слова мимо ушей. Она настолько была похожа на девушку с разбитым сердцем, что даже Справедливец, крайне интересовавшийся позицией руководства в отношении ядерных дел, сморщив свои толстые губы, лишь молча смотрел на профиль Ооно, ни о чем не расспрашивая ее. Наблюдая за выражением их лиц, я задавал себе вопрос, через какие же испытания должен был пройти этот начинающий стареть математик, чтобы проникнуться таким состраданием.

Однако Ооно потребовалась совсем недолгая передышка, и вскоре она пришла в себя. Первым делом она вывела машину на скоростную автостраду, чтобы перейти к следующему этапу намеченного ею плана, и только после этого заговорила о состоявшейся беседе. Через какое множество испытаний пришлось пройти и этой женщине, чтобы проникнуться духом беззаветного гражданского служения?

…Неужели этот тип принадлежит к высшему руководству революционной группы? А может, и нет? Я был лучшего мнения о студентах и лидерах, вышедших из студенческой среды. Мне приходилось встречаться с молодыми руководителями, людьми действительно достойными.

Разумеется, он не принадлежит к высшему руководству. Хотя и входит в секретариат. Я его видела лишь однажды, когда он принимал участие в съезде профсоюза киноработников и выступал там от имени деятелей культуры. Насколько мне известно, настоящие руководители совсем не такие, как он. Они деятели с размахом, надежные, с острым умом. Они естественно влились в революционное движение и так же естественно ведут его — вот что их отличает, вот чем они замечательны. И эти молодые люди, сражаясь с контрреволюционными бандитскими группировками и властями, погибают, превращаются в калек.

Ооно замолчала, будто испытывая невыразимую горечь и печаль. У нее был такой вид, точно она, вспоминая недавнюю, столь безуспешную беседу, обдумывает новый план действий. «Фольксваген», казалось непосредственно связанный зубчатой передачей с движением ее мысли, то стремительно рвался вперед, то резко тормозил — внутри у нас все холодело. Следовавшей за нами машине тоже приходилось нелегко. Но все-таки ей удавалось не отставать от нас, что говорило о высоком водительском мастерстве нашей полиции, ха-ха.

Мы молчали, машина мчалась вперед, и вдруг Добровольный арбитр прыснул:

— Пс-с… — При этом даже шея у него побагровела.

Мы со Справедливцем удивленно уставились на него. Ооно с невозмутимым видом смотрела прямо перед собой. Вращая глазами, спрятанными за толстыми стеклами, на которых проступали расходящиеся, как в водовороте, круги, Добровольный арбитр пытался унять приступ смеха, и это, видимо, доставляло ему невыносимые страдания — опустив голову, он тыльной стороной ладони утирал слезы, бежавшие по обеим сторонам его крупного носа, и слюну.

— Устал, наверно! — заступился за него Справедливец, обращаясь к Ооно, сидевшей с ледяным выражением лица.

Когда мы, приближаясь к месту назначения, съехали со скоростной автострады, Ооно, что-то молча обдумывавшая, предложила изменить тактику.

Я вынуждена была слушать софистику этого бюрок-ратишки, лишенную элементарной логики… Но все-таки я хочу еще кое-что разузнать — может быть, стоит поехать на одно из собраний руководства враждебной группы? Собрания, на которых будет сообщено о покушении на Могущественного господина А., должны состояться и в университетах, где влияние этой группы велико, — даже афиши уже расклеены. Поехали туда. Если мы им скажем, покушение на Могущественного господина А., от разговора с нами им не отвертеться.

Я согласен, у нас появится шанс взять реванш за то безобразие на митинге, — с воодушевлением сказал Добровольный арбитр. Но поскольку и он тоже был практиком, то, разумеется, призвал удвоить внимание. — Я хочу напомнить, что надеяться на следующую за нами нашу полицию, когда мы проникнем на территорию университета, не приходится… Не исключено, что участники недавнего побоища, увидев Ооно-сан и Справедливца, обойдутся с нами как со шпионами.

Они вполне могут нас избить — в отместку за то, что тогда получили. — Говоря это, Справедливец взглянул на меня и Ооно — может быть, он опасался, что его необычный способ ведения боевых действий не остался незамеченным, ха-ха.

Я войду первым на территорию университета и установлю контакт с комитетом по проведению собрания. На митингах и собраниях, проводимых любой из групп, я всегда появляюсь в качестве Добровольного арбитра, поэтому меня они не выгонят. В худшем случае обойдутся со мной как в прошлый раз. А если ко мне выйдут те, кто знает, что Мори действительно находится в фехтовальном зале «Реабилитация», вы сможете беспрепятственно въехать на территорию университета и все будет в порядке.