Книга Пепел и песок - Алексей Беляков

— Так он действительно хотел сбежать, Бух? — Я в нетерпении устраиваюсь рядом и сажусь в маленькую лужицу. Холодное пятно в форме Италии растекается под штанишками горе-гнома.

Что делать подмоченному Марку? Будет сидеть, я сказал! Разогревать остатки ночного дождя. Бух прислушивается к ударам по мячу и отвечает тихо, как на похоронах:

— Очень много свидетельств за это. Его преемник, брат Николай, старательно уничтожал архив Александра, но мемуары всех современников уничтожить сложно. Завещание Александр составил задолго до отъезда в Таганрог, оно тайно хранилось в Успенском соборе Кремля. И завещание он писал, будучи совершенно здоровым, явно не собираясь умирать. При этом в его походных бумагах был найден церемониал погребения бабки, Екатерины Великой. Зачем-то он взял его с собой…

— Собирался инсценировать смерть?

— Я не могу утверждать этого, как не могу утверждать обратного. Нет никаких прямых свидетельств, хотя, конечно, для императора пойти на такой трюк в духе французской комедии было малоприемлемо. И надо помнить, что здоровье Елизаветы Алексеевны было совсем плохо, как раз ее смерть была ожидаемой, так что скорей Александр уже задумывался о том, как хоронить несчастную Lise — с почестями, которые хоть как-то могли искупить его грехи перед ней. Но мотив бегства от престола в разговорах с близкими отчетливо звучит последние годы его жизни. Еще в 1819 году он сказал брату Константину, что очень устал править. Особенно явственно им овладела хандра после страшного петербургского наводнения 1824 года. Ну, «Медный всадник» ты хотя бы читал, надеюсь… А когда открылся грандиозный заговор Южного и Северного обществ, в котором участвовал цвет молодого дворянства, Александр совершенно определенно почувствовал страх и смертельную опасность, которые перешли в полную политическую апатию. Надо было принимать жесткие меры — Александр на это произнес знаменитое: «Не мне подобает карать…» — Бух поднимается и уже громко заключает свою надгробную речь: — Слушай, что ты пристал? Сбежал — не сбежал! Вечером все расскажу. Я хочу еще поиграть.

— Вечером не расскажешь. Я переезжаю к Хташе.

— Уже сегодня? Мне говорил Бурново, но я думал, что после свадьбы… Жалко, я привык к твоему хаосу и сыру. Но с другой стороны — никто не будет мешать мне диплом писать.

— Который хотел писать я?

— Перестань. Ты не написал бы о Федоре Кузьмиче. Сочинил бы за одну ночь сказку о царе и… Извини, я не то хотел сказать. Не обижайся. Хочешь, я отдам тебе «Брунгильду»? Ты уже хорошо печатаешь.

— А ты как без нее?

— Я давно работаю на компьютере, ты не заметил?

— Нет.

— Бурново мне привез из Германии ноутбук. А вот и Хташа! — Бух улыбается и встает, возносясь кудрями выше Александрийского столпа.

Хташа в распахнутом сером плаще, поднимая дыханьем умершие листья, приближается к нашей мокрой скамейке. Пощады не будет.

— Куда ты пропал? Хорошо мне девчонки сказали, что видели тебя здесь. Я все-таки куплю тебе мобильный.

— Я его сразу потеряю.

— Новый куплю. Пойдем быстрей, заявления в ЗАГСе принимают до двух.

— Да, сейчас. Сейчас. — Я смотрю на Буха снизу вверх со своей мокрой паперти. — А можно я с вами сыграю?

— Что? В баскетбол. Ты не умеешь…

— Все равно. Хиштербе — так с музыкой!

Я бросаюсь к площадке, огороженной разнузданной сеткой рабица. Игроки застывают с глумливым мячом, я врываюсь к ним с криком: «За нашего Старца!».

И поскальзываюсь. Брызги в камеру. Бычок захлебнулся.

104

На веранде «Дольче вита» сейчас нет никого. Вечером — открытие «Кадропонта». Все пока заняты делом. Нужно забыть о похмелье, проверить, на месте ли бусы, колье и тиары, сходить на массаж-маникюр-уложиться, еще успеть сбросить вес, сделать подтяжку лица и пересадку печени, точно прицелиться и сбить самолет с актрисой, чье платье щедрее открывает грудь. Не долетит, шалава, до середины красной дорожки!

Я много слышал об этой веранде, алтаре «Кадропонта», куда допускаются только служители культа в ризах по священному дресс-коду.

Сюда меня и привели двое в темных очках. Я потребовал, чтобы Катуар была со мной до последнего.

— Дорогой Марк, может, вы бы все-таки отнесли чемодан в номер? Мы подождем.

— Нет, спасибо. Он будет со мной.

— Куда сядем? — один из двоих показывает на белые столики.

Я касаюсь плеча Катуар:

— Куда ты хочешь?

— Ближе к морю. В случае чего, туда и прыгнем. Поплывем на большом чемодане.

Двое в темных очках смеются.

Один из них отодвигает стул для Катуар, второй — для меня. После этого оба занимают свободные стороны квадрата и снимают очки:

— Кажется, Марк, вы опять нас не узнаете?

— Кажется, опять. У меня плохая память на лица.

— Нет, просто у нас такие лица.

Оба опять смеются. И я узнаю их: это ШШ. Я узнал их намного раньше, но не хотел себе признаваться. Всего месяц назад они слушали мой сценарий в кабинете главного редактора МРТВ. Но с тех времен стали намного смешливее. Или морской воздух так действует на их легкие, измученные дзю-до?

Я касаюсь рукой затылка, беру пальцами волосы.

Катуар кладет руку на мое трепетное колено:

— Не волнуйся.

— А что волноваться? — улыбается первый Ш. Он же Второй — какая разница?

— Мы предлагаем вам то, что вы мечтали сделать уже двадцать лет. — улыбается Второй Ш, он же Первый. — Давайте закажем этого — пшшшш! — шампанского. Что скажете, девушка? Просите, так и не узнали ваше имя.

— Катуар.

— Как?

— Катуар.

— Это такая станция по дороге в Дубну?

— Нет, это мое имя.

— Так шампанского?

— Нет, воды. С солью. Но ее я сама возьму, когда захочу. — Катуар поворачивается к морю и смеется. — Какая чайка смешная, смотрите!

ШШ смотрят не на чайку, а на меня:

— Так что вы скажете — в ответ на наше предложение, которое мы изложили по дороге сюда? Кажется, это тот редкий случай, когда полностью совпадают интересы государства и художника. Вы с нами, мастер культуры?

Молчу. Притворюсь ненадолго салфеткой на морском ветру.

ШШ усмехаются:

— Конечно, вам надо подумать. Но вряд ли вы хотите, чтобы этот заказ достался посредственному ремесленнику, который сделает из Федора Кузьмича ходульный образ с монологами о духовности.

— А вы хотите сделать из него героя блокбастера?

— Нет. Мы вообще далеки от кинопроизводства, как вы знаете. Но заказчикам нужно крепкое кино, которое будет смотреть народ. Кино о царе, который добровольно оставил власть, ушел бродить по России, молиться и наставлять, спасать себя и других. Очень своевременное кино. Духовность — это сейчас тренд. Года через три не будет страны, но пока надо ее поддержать.