Книга Побег куманики - Лена Элтанг

Между прочим, у меня была мысль оставить кольцо себе и сделать аграф, как тот, что в бургундской коллекции Прадо — серебряный венок из листьев, с эмалью и крупным жемчугом посредине. То есть она появилась, когда мне стало ясно, что я не смогу сдать находки в музей, даже не смогу представить их официально, как результат раскопок. А потом все поссорились и началось что-то уж вовсе enigmatique, как сказал бы покойный СаВа.

Я ведь рассказывала тебе о том дне, когда все поссорились?

Это случилось двадцать третьего февраля, кажется, мы с тобой еще не были знакомы, верно? Когда полицейские сообщили о гибели француза, мы собрались в номере Форжа, жутко подавленные, особенно хозяин апартаментов… это обстоятельство меня немного удивило — он ведь почти не знал Эжена, успел только пару раз перекинуться с ним незначительными фразами.

Тогда я подумала, что дело в том, что гибель месье Лева с новой силой воскресила в нем тоску по Надье.

Прошла ведь всего неделя с того дня, как она попала под каток его самонадеянности, как выразился Густав, и боль должна была грызть его день и ночь.

Позже мне стало понятно, что грызть такого человека боли просто не по зубам.

На этом позволь мне прерваться, опаздываю на лекцию Шимона Гибсона. Завтра допишу, хорошо? Фотографии пещеры, в которой жил и работал Иоанн Креститель… пропустить такое мне не под силу.

Arrivederci presto,

Ф. Р.

МОРАС

без даты

прощай, сан-микеле, я получил два английских имени — бас-бой и белл-мен — и ключи от служебной квартиры

славная работка для славного мальчиканомужа, живу в голден тюлип, на этаже для персонала, на нулевом этаже — практически под землей, фионе бы понравилось, она под землей лучше себя чувствует, чем под солнцем

вчера провел целый день in cerca di alloggio, но дешевле, чем двести лир, ничего не подвернулось, а у меня в кармане четыре лазурные бумажки hames liri, хорошо, что хозяин отеля сжалился и отстегнул мне ключик со связки — размером как раз с ту связку, что вручили тору вместе с брачным убором и ожерельем брисингов, когда он вместо фрейи отправился в ётун-хейм, — ладно, живи покамест, сказал хозяин, а там поглядим

каморка завалена лоскутами и тесьмой, до меня здесь квартировала гостиничная прачка-филиппинка, и где, скажите на милость, она готовила свой адобо? кухни нет, зато в кладовке остался поразительно толстый манекен из гулкого белого дерева, обтянутый черным дерматином, наверное, шила знакомым втихомолку, или перешивала свои шелковые перышки, или просто колдовала

если бы мы жили здесь с фионой, в кладовке бы стояли кирка и лопата, а на гнутом минойском гвозде висели бы критские лавры артура эванса

без даты

древние индийцы лечили желтуху, прогоняя желтый цвет с больного на что-нибудь желтое, на предмет или существо, которому желтый цвет присущ от природы

одним из таких существ было солнце, другим — золотистая галка, стоило пристально поглядеть ей в глаза — и болезнь переходила в ее тело

что станется с птицей, никого не интересовало, а о судьбе солнца, поглотившего за долгие годы чудовищное количество индийской желтухи, вообще никто не задумывался, а зря

когда меня начинает трепать лихорадка, я трогаю некоторые вещи и дрожь унимается, переходит на них и застывает разводами, будто изморозь, это действие необратимо, и некоторые вещи в моем доме сплошь покрыты разводами, будто многослойной глазурью

на это годится моя записная книжка — в ней адреса давно пропавших людей, — расшитая мелким коралловым бисером, смотреть на нее колко, а трогать щекотно, еще у меня есть чернильница синего стекла — понарошку, без чернил, в нее окунулось стеклянное перо, в моей квартире не было пепельницы, и гости стряхивали в чернильницу свои сигареты, пепел оттуда ужасно трудно доставать

и еще — лиссабонский кувшин для воды в мелких, невнятных лепестках — иммортелях? — как я его не разбил в переездах, ума не приложу, и кто подарил — не помню

да много всего, целая груда невозможно важных вещей, я их все потерял, оставил, бросил в барселоне, но это не мешает их трогать, уверяю вас, доктор

без даты

радуйся, афинейския плетения растерзающая[87]

говорят, у белки был когда-то крысиный хвост, но в саду эдема она подглядела голый фруктовый завтрак перволюдей и в божественном ужасе прикрыла хвостом глаза — вот он и распушился, прямо как фионина грешная шевелюра

когда я смотрю — смотрел? — на ее волосы, я думаю — думал? — что только их и нашли бы, пожалуй, если бы нас завалило в той пещере насовсем

это было в последний день, она повела меня туда, чтобы все рассказать, и рассказала, то есть абсолютно все, но это секрет

без даты

фиона любит всякие вещи и еще — стирать с них пыль ловкой беличьей щеточкой

метафизические искания — это признак юношеского невроза, сказала фиона, когда я видел ее в последний раз, искать нужно настоящие вещи! да-да, протяженные в времени и в пространстве!

но помилуй, фиона, тщеславная четырехмерность меня пугает, поскоблите ее ногтем — и обнажится вопро на который нет ответа, скромной же трехмерности нужна светотень, а мне светотень не нужна, мне подавай плоские византийские лики, я — пыльная косточка ивана Карамазова — увижу, что параллельные линии сошлись, а все равно не приму! нет, не так — я эйнштейновский плоскатик на ленте мёбиуса, бумажный червячок в бумажном яблоке, сменивший запретный плод на плод воображения, но разве такое фионе объяснишь?

когда я говорю — говорил — о вещах и городах, которые видел, она смеялась — смеется? будет смеяться? милый морас, ты классический подменыш, таких эльфы одсовывали в колыбель взамен украденных младенцев, иногда, для смеха, подсовывали просто деревяшку, то ж, милое дело, окажись это правдой — я расколдовался бы через дважды семь лет! еще дважды семь лет назад!

но нет — я что-то другое, неведомое даже фионе, ногда мне кажется, что я прорицатель тиресий, на семь лет обращенный в женщину, а иногда — что живу вою жизнь с другого конца, как китайский старец пань-у, и скоро забуду не только испанскую грамматику, но и как меня зовут

тем более, что все зовут меня по-разному

T о: Dr . Fiona Russell

russellssellfiona@hotmail. com

From: Густоп

[e-mail]

8 апреля

Доктор Расселл, я не прячусь, напрасно вы сердитесь.

Просто интернет-кафе, в которое я ходил на Саут-стрит, закрылось, и приходится ходить на Сайта-Лючия, а там две лиры в час и всего три компьютера, и потом — столько всего происходит, что я прихожу в номер и падаю, как немыслимый тростник.