Книга Всемирная история болезни - Олеся Мовсина

Иван Петрович стоял надо мной немым укором этому сумасшедшему миру. Господи, да что я болтаю, у этого здоровенного и неприятного мне мужчины глаза были полны слёз. И я встала и обняла его, мне горло раздирало от жалости. Он несколько секунд подержал меня, а потом усадил обратно на табурет. Его лицо снова стало суровым, и я испугалась, что сейчас услышу ещё более страшное.

– Она жива?

Он кивнул. Потом взял другой табурет и сел напротив. Кашлянул, прочистив горло. Господи, что он ещё готовится сказать?

– Агния, у меня к тебе теперь один вопрос. Очень простой, но ты можешь сразу не отвечать, а подумать.

Ну, ну, ну, ну, ну, – пульсировало у меня под скулой.

– Дети к тебе привыкли. Они тебя любят. Без матери им нельзя. Может быть… Короче. Выходи за меня замуж после развода.

Волна истерического смеха покатилась у меня откуда-то из живота, наткнулась на какой-то камень в горле, закашлялась и вместе с истерическими же слезами вырвалась наружу. Я смеялась и плакала, никогда ещё у меня такого не было. Иван Петрович стал трясти меня за плечи, поливать водой из ладоней, я помню, что целовала и обнимала прибежавшего Данилку, пыталась что-то говорить, но у меня это плохо получалось. А потом всё прошло, исчезло так же внезапно. И даже мелькнуло в голове успокоительно, что Лена случайно всё это, насчёт газа, не могла она. Просто всегда была очень рассеянная. И что всё образуется. Я сказала Ивану Петровичу, что подумаю над его предложением, и, улыбаясь, как старый актёр, пошла собирать детей на прогулку.

Проходя через коридор, почему-то подумала про Мару. Может, напомнил о ней рукав красной Лениной кофты, беспощадно прижатый дверцей шкафа. Она-то ей чем помешала?

21. Отвесты

Вадим:

Нет, они меня упорно не замечали. Ладно эта девчонка, соплячка, студентка, но – собственная сестра? Так были увлечены беседой. Вот спелись-то.

Ладно, подойду поближе, может, хоть узнаю – о чём. Мне достался только кусок фразы, до смешного многозначительный:

– …может, в том и смысл того, что ты называешь развитием, чтобы не причинять ему боль ценой своих…

(Ага, выкладывает кусочек пазла, обдумала ответ.)

– Здрассьте, барышни. Что-то я куда ни пойду – всё на вас натыкаюсь.

Маргарита по инерции своей собеседнице:

– Это для кого как, нельзя же всех по одной программе развивать.

Зато Агния радостно (быстро переключилась):

– Да, Вадим Георгиевич, это мы такие вездесущие.

Я посмотрел: весёлая, как бывалыча. То ли решение какое приняла, то ли правда гроза миновала.

– Привет, – говорит. И поцеловала меня в щёку при всём честном народе. При Маргарите. – А мы тут о превратностях семейной жизни.

Так бодро, что мне даже пива на радостях захотелось. Купил, пошли дальше втроём.

– А ты-то, ты-то что можешь знать о семейной жизни? – спрашиваю. Сам чувствую, что влился в её дразнящий тон. И свернуть уже не могу.

– А я, – говорит, – замуж выхожу.

Опа. Ладно, шутка, наверное, как всегда. За кого бы ей?

– За кого, за Поля Верлена? – я нарочно грубо.

– Дурак ты, – но не обиделась, скорее просто удивилась.

– Ну извини. Надеюсь, не забудешь пригласить на свадьбу своего старого учителя, дурака.

– Да я, может, ещё за самого тебя и выйду. Я ещё не решила.

Теперь вижу: смеётся. И чего это я вдруг так разнервничался?

– Знаете, девчонки, – говорю от какого-то странного облегчения, – я тут придумал поэму сочинять. Недавно встретил на небе облако в виде лося с огромными рогами. Вернее, сначала это был ангел, а потом ангел превратился в этакое полезное животное, в лося. И сама собой пришла в голову строфа:

Я из лесу вышел, был сильный мороз,

опять ни работы, ни денег.

Я думал, что это молчанье берёз,

а это был Лось Запредельный…

И подумал ещё: здорово было бы насочинять много-много таких катренчиков и чтобы каждый заканчивался словами: «А это был Лось Запредельный». Причём и Лось и Запредельный – с самой что ни на есть большой буквы.

Девчонки мои смеются, включаются в игру. Агния уже лепит следующую строфу про Лося, веселится.

Но вдруг Ритка всё испортила. Возьми да и скажи:

– Или пусть Агния за моего Пашку выходит после нашего развода. Ей так нравится ухаживать за слюнивыми мужчинами. Она так меня сейчас убеждала в том, что он хороший.

Слюнивый. Словечко-то из Агниного репертуара. Развод. А эта дурочка подхватила:

– Вот-вот, нам всем пора начать новую жизнь. Мне выйти замуж, Маргарите – развестись, тебе – дописать твою столетнюю диссертацию и…

– И главное – бросить пить, – втиснула сестрёнка. Вот, блин.

Говорю им:

– Это запросто – бросить, – и, не останавливаясь, не оглядываясь, швыряю недопитую бутылку через плечо. Вдребезги. Всё-таки хорошо, что на улице народу немного.

Агния:

– За что люблю тебя, Вадим Георгиевич, так это за неадекватные твои реакции.

И я, взрослый человек, шёл и несколько шагов гордился своим поступком. Потом остановился и её остановил. За локоть.

– Так ты меня любишь?

– Ну да, – просто ответила она. – Я же говорю, за неадекватность.

– Слава богу, – отпустил локоть. – Я уж не надеялся, что мы выберемся из взаимных отрицаний.

– Чего-чего? – засмеялась Маргарита. – По-моему, вы оба того.

Мы так и стояли посреди улицы треугольничком. Я жалел о разбитой бутылке. Потихоньку начинал злиться на них обеих. Хоть одна из них открой рот – я бы психанул. Чтобы не это, я сам:

– А ты… насчёт писем… Когда они попали к тебе под обои: до или после ремонта?

Маргарита сыграла морщинку между бровями. Потом восклицание. И вдруг растерялась: куда дальше врать?

– Вообще-то мы обои не сами клеили. Я хотела, но Пашка сказал, что наймёт недорого работницу. И вот она…

– Ага. Умнее ничего не придумала. Значит, какая-то там тётя Мотя, работница, подкинула тебе в тайник письма моего отца.

Агния где-то сбоку вякнула:

– Письма отца?

А Ритка взорвалась:

– Что ты на меня кричишь? Я просто отвечаю на твой вопрос. И никакая она не Мотя, а Мария, нормальная тётка. У меня даже где-то её телефон записан. Сохранился, наверное. Вот найду, и позвони ей, спроси, если тебе интересно. Да, Мария Величко, кажется, её фамилия.

Тут Агния опять чего-то охнула. Переспросила: Мария Величко? Вытаращила свои глазищи и зачем-то стала бить кулаком по чугунной ограде. И даже немножко подвывая при этом. Как будто не могла справиться с чем-то там молча.