Книга Хендерсон - король дождя - Сол Беллоу

Я попытался внушить моим гостям, что многие иначе смотрят на львов, что несправедливо обвинять всех этих диких кошек. Лидером антильвиных сил был Бунам. Я подумал, что немигающий взгляд, строгая складка на лбу, приспущенные веки должны означать (даже здесь, в Африке, где под высоким раскинувшимся небом землю покрывают бескрайние моря зелени) то же самое, что они означали бы в Нью-Йорке, а именно глубокомыслие.

— С королем надо ладить. Он исключительный человек и совершает исключительные поступки. Иногда великие люди творят бог весть что. Взять Цезаря, Наполеона или Чака — основателя государства зулусов. А наш король интересуется наукой. Хотя я не специалист, но полагаю, он думает о человечестве в целом, о том, что оно устало от себя, и природа должна сделать ему живительный укол в руку. Скажите спасибо, что Дафу не Чака, а то показал бы он вам.

Я надеялся, что моя угроза возымеет действие, но ничего подобного. Королева-мать по-прежнему держала мою руку и что-то шептала. Ромилей закончил переводить, Бунам выпрямился и щелкнул пальцами. Его помощник достал из-за пазухи предмет, который я поначалу принял за засохший баклажан. Он поднес его к моему лицу. На меня глянула пара мертвых глаз, взгляд их был безжизненный и какой-то конченый. Из приоткрытого рта не вырвалось дыхание. Одна ноздря была сплюснута, другая растопырена. У меня перехватило дыхание. Внутренний голос, который я услышал, когда взвалил на плечи труп, хотел заговорить, но до меня донесся только шепот. Думаю, некоторые люди ближе к смерти, чем другие. Я спросил судьбу, почему смерть всегда близ меня. Почему не могу отделаться от нее хотя бы на время? Почему?

— Ну и что это за штука?

Это была голова львицы-ведьмы. Она ушла в джунгли и спаривалась там со львами. Она околдовывала людей, подливала им яду. Помощник Бунама поймал львицу. Ее подвергли испытанию «судом Божьим» и задушили. Но она вернулась в другом теле. Это была та самая львица, которую Дафу привел домой. Атти.

— Ame de lion, — сказал Хорко. — En bas[18].

— Откуда такая уверенность? — спросил я.

Я не мог оторвать глаз от ссохшегося баклажана, от этого безжизненного взгляда. Он многое говорил мне, как говорил и тот исполинский осьминог в аквариуме после того, как я посадил Лили на поезд. И я снова подумал то же, что и тогда: «Вот он, конец!»

XVIII

В ту ночь Ромилей молился усерднее, чем обычно. Выпятив губы, он издавал стонущие звуки, идущие из самых глубин его существа. «Правильно, Ромилей, — сказал я. — Излей душу. Вложи в молитву самого себя». И все же мне показалось, что он не выказывает рвения, достойного истинно верующего. Поэтому, к вящему его удивлению, я вылез из постели и стал рядом на колени, чтобы помолиться.

Если хотите знать, не первый раз за последние годы я обратился к Богу. Ромилей взглянул на меня из-под нависших на его низкий лоб волос и облегченно вздохнул. Жалкий вид бедной королевы тронул меня, и я начал молиться. Молиться истово, ревностно. «Ты есть, ибо без Тебя не было бы ничего. Помоги мне исполнить волю Твою. Прости мне глупые грехи мои, вольные и невольные. Отец небесный, к Тебе обращаюсь я. Оборони меня от призраков и привидений, ото всего, чего не должно быть на белом свете. Ты избавил меня от свиней и не дай мне погибнуть из-за львов. И прости мне дурацкие поступки мои. Позволь мне возвратиться к Лили и детям».

Сложив ладони, я продолжал молча, безмолвно просить. Тяжелое тело тянуло меня к земле. Я отчетливо понимал, что оказался меж двух огней: между партией короля и партией Бунама.

Король был настроен продолжить свой эксперимент. Уверял, что даже взрослый сформировавшийся человек может меняться. В качестве примера приводил меня, того, кто должен перенять от его львицы качества животного.

Наутро после прихода Ясры, Бунама и Хорко я попросил о встрече с королем. Меня направили в его личный сад, разбитый по всем правилам искусства. Во всех четырех углах росли карликовые апельсиновые деревья. По стенам протянулась цветущая лоза. Король сидел на скамье, выложенной подушками, под раскрытым зонтом в своей широкополой бархатной шляпе, украшенной цепочкой из человеческих зубов. Жены вытирали ему лицо лоскутами цветного шелка. Потом они раскурили его трубку и подали ему крепкий напиток, предварительно задернув занавес. Возле одного апельсинового дерева сидел старик, игравший на струнном инструменте, похожем на виолончель. Он водил по струнам смычком со струнами из конского волоса, издавая скрипучие звуки. Старик был костлявый, с продолговатой головой и рядами морщин на впалых щеках. На затылке колыхалась паутинка волосков.

— А, Хендерсон-Санчо. Хорошо, что вы пришли.

— Ваше величество, мне нужно поговорить с вами.

— Обязательно поговорим. Но сначала посмотрим танцы.

— Я должен кое-что вам сказать.

— Разумеется. Но сначала посмотрим, как танцуют мои женщины.

«Женщины…» — подумал я, оглядев голых дам. Дафу упоминал, что, когда он не сможет исполнять супружеские обязанности, его задушат. После того разговора мне смотреть не хотелось на лиц противоположного пола, но некоторые были хороши. Особенно высокие, которые ступали грациозно, как жирафы. Груди и покачивающиеся бедра отлично заменяли самые красивые наряды. Лица у них крупные, но черты тонкие, ноздри почти прозрачные, глаза влажные. У некоторых золотые серьги величиной с добрый грецкий орех достигали колен. Другие украшали себя коралловыми бусами и птичьими перьями. На танцовщицах были цветные шарфы, которые развевались, когда они под скрипучие звуки самодельной виолончели выделывали замысловатые па.

— Я должен кое-что сказать вам, ваше величество…

— Я так и думал, Хендерсон-Санчо. Но прежде полюбуемся танцами. Обратите внимание на Мупи. Она великолепна.

Музыкант терзал струны инструмента. Виолончель взвизгивала, стонала, рыдала. Мупи покачивалась в такт музыке, потом подняла выпрямленную в колене ногу и медленно опустила, словно бы ощупывая пальцами землю. Качания постепенно учащались, и скоро я увидел нечто, похожее на наш рок-н-ролл. Золотые раковины на ней стучали, как крошечные барабанчики.

Вдруг Мупи остановилась, взяла из рук короля трубку и выбила ее о бедро, обжигая пальцы. На глазах у нее заблестели слезы, но она не отводила взгляда от короля.

— Хорошая девушка Мупи. Очень хорошая, — шепнул мне Дафу.

— И вдобавок без ума от вас.

Опять заскрипела двухструнная виолончель. Танец возобновился.

— Ваше величество, надо срочно поговорить…

Король повернул ко мне голову. На широкополой шляпе звякнули бусы из человеческих зубов. Поля затеняли его лицо, но оно казалось живее обычного, особенно прямой нос и большие губы.

— Ваше величество…

— Вы, однако, настойчивы. Ну что ж, если дело неотложное, пойдемте туда, где сможем поговорить без помех.