Книга "Вставайте, братья русские!" Быть или не быть - Виктор Карпенко

— Строили арабы, а украшали египтяне, сирийцы и генуэзцы… Многие народы вложили в эти стены свое умение.

— Я не понимаю тебя, великий хан. Иметь такое чудо и жить в походном шатре…

Берке рассмеялся.

— Тебе не дано меня понять, князь. Ты заперт в стенах своего города, я же вольно живу в степи. А Сарай-Джедид для меня — что пирамиды для фараонов Египта. Я бывал в Долине мертвых и видел эти странные каменные горы. Каменные глыбы — это память о жизни и деяниях фараонов. Их нет, а память жива. Мой город — это моя пирамида. Мой дворец — вершина пирамиды. Во дворце столько золота и серебра, сколько тебе никогда не приходилось видеть. В нем много красивых залов, фонтанов, дворов… Вода подается по трубам, и не только во дворец, но и в город, а согреваются стены горячим воздухом, что течет по пустотам внутри стен. Я буду в столице пять дней. Ты еще многое увидишь, князь Александр, в моем дворце и моем городе.

Через пять дней хан Берке и его сопровождение покинули столицу. В свите находился и князь Александр Невский.

— Я хочу, чтобы ты, князь Александр, посмотрел мои города Бельджиман и Укек. Они не столь велики, как Сарай-Джедид, но такой красоты минаретов и бань нет даже в Хорезме.

— Великий хан, прости мне мою настойчивость… Отпусти меня на Русь. Я знаю, твои города хороши. Они богаты и многолюдны. Но на Руси свои города, и они мне дороги. Меня ждет семья, мой народ.

Хан недовольно посмотрел на князя и отрывисто бросил:

— Вернемся в ставку, решу!

Через десять дней ханский вельможа Улук сообщил князю, чтобы тот готовился к отъезду.

— Хан отпускает тебя в отчину. Завтра хан Берке дает пир в твою честь. Не забудь о прощальном подарке, — напомнил вельможа.

Пир как пир, которых было немало за время, проведенное в Орде. Столик князя Александра был поставлен напротив столика хана Берке.

— Отпускаю тебя, князь Александр, хотя и не след, — покачал головой Берке. — Ты долго жил рядом со мной, многое видел, слышал, многое знаешь… Но ты мне друг.

На слова хана Александр привстал и, приложив руку к сердцу, склонил голову.

— Я узнал тебя и полюбил. Много правителей в моем улусе, преданных мне и моей воле. Но ты умен, и преданность твоя не на страхе стоит. Ты видел моих воинов и знаешь, что им противостоять может только глупый и упертый человек.

Хан поднял кубок с вином.

— Тебя, князь Александр, многие знают как победителя северных народов, железных воинов с крестами на плащах. Я пью за тебя, чтобы твоя слава и твои дела впредь свершались на благо улуса Джучи.

Опорожнив кубок, хан как бы походя произнес:

— Что же до воинов с твоих земель, то я не возьму их в поход. Воинов у меня вдосталь, но им нужен хлеб, лошади, оружие… и ты дашь их мне!

Александр встал во весь свой богатырский рост.

— Великий хан Синего и Чистого Неба, я благодарен тебе за доброе ко мне отношение и к моему народу. Будь для нас отцом, а мы, как кровь от крови, плоть от плоти, будем тебя любить и служить тебе. В знак верности и преданности прими от меня подарок.

Князь подал знак, и в шатер два боярина внесли золотой поднос, на котором стояла чаша изумительной работы.

— Этому сосуду много лет. Она из государства, стоящего на теплых морях. Ее владелец — спартанский царь Леонид, который, не убоясь персидского войска в тысячу туменов, выступил против этого огромного войска с тремя сотнями воинов.

— Это безумие! — вырвалось у кого-то из родственников хана.

— Нет, это бесстрашие и безумная храбрость. Три сотни воинов ценой своей жизни сдерживали натиск огромного войска в течение многих дней.

Хан поднял чашу с подноса.

— Хороша и вместительна. Видно, спартанский царь знал толк в вине и выпить мог много. Я тоже хочу подарить тебе, князь Александр, чашу. Она поменьше и не так много драгоценных камней украшают ее. Но из нее пил кумыс Чингисхан, а его слава затмит любого. Я знаю, что, живя в Орде, ты так и не понял вкуса напитка степей, потому в чаше вино. Я дарю тебе ее, и пусть она напоминает и тебе, и твоим детям, и твоим внукам о величии чингизидов, об их непобедимости.

Александр с поклоном принял золотую чашу.

— Я желаю тебе, великий хан, только побед. Я благодарен за время, что уделял ты мне, за твою благосклонность и ко мне, и к моему народу.

Александр выпил содержимое чаши до капли.

Пир продолжался до утра.

Несмотря на то что великий князь почувствовал тошноту и недомогание, он отдал приказ отправиться в путь.

3

Князю Александру становилось все хуже и хуже. Он ничего не ел, только пил можжевеловый или клюквенный квас, травяные настои, что готовил лекарь, но питье почти не приносило облегчения. Внутренний жар истощал силы. Князь торопил воинов, бояр, спешил в русские земли, надеясь, что родная земля-матушка придаст сил и исцелит.

Вот уж и Городец скоро, а значит, земля Владимиро-Суздальского княжества. И это уже совсем рядом с домом.

Александр лежал на медвежьих шкурах в возке и, глядя в насупленное октябрьское небо, размышлял. Он не сомневался, что хан Берке с прощальной чашей преподнес отраву и что жить ему осталось немного, но надежда малой толикой теплилась в душе: а вдруг!

«Рано еще уходить в мир иной. На земле Володимирской не все улажено и дел множество. Зыбок мир и на востоке, и на юге, и на западе. Немцы и литвины выжидают — лишь только качнется Русь, и они, как голодные псы, набросятся на родные пределы. Булгары вроде и оказывают дружелюбие, но в любой момент могут обрушиться туменами на русские земли. И татары… Берке, несмотря на оказанную мне честь, решил поставить на Руси нового князя. Кого? Андрея? Ярослава? А может, кого из Васильковичей? Знакомы они хану. Жаль, сыновья еще малы: что Димитрий, что Андрей. Есть Василий… Но хан ему ярлыка не даст, скорее, лишит головы. На кого Русь оставлю?» — мучился вопросами князь, обреченно взирая на угасающие краски осени.

В начале ноября княжеский обоз подошел к Городцу-Радилову. Встречали великого князя воевода городецкий Андрей Романович и игумен Федоровского монастыря Пафнутий. Благословив князя прямо в возке, он не терпящим возражения тоном приказал княжеским гридям:

— Несите князя в монастырь. Не след ему в такой слабости перед народом представать. Молва, она легка… Вмиг по Руси разлетится. А негоже христиан последней радости и надежды лишать. Чего встали дубьем? — прикрикнул он на гридей. — Несите князя!

Александр не возражал.

Его внесли в игуменский покой, уложили на ложе, укрыли медвежьей шкурой.

— Не чаял, что доеду до родимых пределов, — облегченно выдохнул великий князь. — Сподобил Господь на родной земле смерть принять.

— Эко ты, князь, заговорил как… Рано еще о смерти помышлять. Среди монастырской братии есть искусный лекарь, будет на то Господня воля, вмиг тебя на ноги поставит, — уверенно произнес игумен Пафнутий. — Сейчас братья-монахи обмоют тело твое горячей водицей, переоденут. Брат Алексий настой из трав готовит, выпьешь и… полегчает. Поговорим же завтра.