Книга "Крестоносцы" войны - Стефан Гейм

— Вряд ли я смогу многого добиться, — сказал он. Бинг не понял его. Ему показалось, что Иетс идет на попятный. — Ну что вы, лейтенант, — сказал он. — Вы знаете, кто-то обработал Торпа так, что его пришлось увезти в госпиталь…

— Торп всегда был… ну, скажем, несколько неуравновешен.

— Я думал… Знаете, лейтенант, солдатам известно гораздо больше, чем вам кажется. Нам, например, известно, что четвертого июля вы пытались заменить лейтенанта Лаборда.

— Значит, сунулся не в свое дело, — раздраженно возразил Иетс. — Чего я добился? Кому я помог? Это как раз доказывает, что сделать почти ничего нельзя.

Бинг помолчал.

— Может, когда вы попытались, было уже поздно. Может, вы действовали недостаточно энергично. Во всяком случае, вы пытались.

Иетс подумал, что Бинг, так наивно побуждающий его к действию, сам не знает, насколько он близок к истине. И с Толачьяном, и с Торпом Иетс остановился на полпути, решив: «Как-нибудь обойдется». Вот и не обошлось. И не могло обойтись, потому что нельзя подчиняться обстоятельствам, нужно быть хозяином положения.

— Я обещаю вам, что попытаюсь повидать Торпа, — сказал он скрепя сердце.

— Благодарю вас, лейтенант, — сказал Бинг. Иетс с нетерпением ждал, когда Бинг перестанет благодарить его, но тот не унимался. — Я знаю, что вы за Торпа не отвечаете. За солдат нашего отдела отвечают капитан Люмис и майор Уиллоуби, но вы сами видите, как обстоит дело. Поэтому я и пришел к вам. Происходят всякие вещи, в которых кому-то следовало бы разобраться. В ту ночь, когда нас бомбили в Шато Валер, Торп пришел в башню спать весь избитый.

Черт бы побрал эту ночь в Шато Валер, подумал Иетс.

— Избитый? — спросил он. — Кем?

— Он не хотел сказать. Я спрашивал несколько раз, но он только отругивался, а потом замолкал на целый день.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Поздно.

— Для Толачьяна поздно, — сказал Бинг.

— А Торп еще жив, так? Ну, хорошо, хорошо. Я вам сказал — сделаю, что могу.

— Благодарю вас, сэр. — И Бинг ушел.

Иетс усмехнулся — упорен, негодяй. Потом он нахмурился. «Поздно»! Опять попытка оправдать собственное бездействие.

Иетс позвонил в госпиталь и долго добивался, чтобы к телефону позвали кого-нибудь из врачей. Наконец сухой, но вежливый голос сообщил ему, что слушает капитан Филипзон. Да, ему известно об этом больном; особых оснований для беспокойства нет; делается все возможное, чтобы привести Торпа в себя.

— Привести в себя? — переспросил Иетс.

— Да, это своего рода транс, — сказал капитан Филипзон. — Он пережил сильный шок. И физически он в плохом состоянии. Вы ведь знаете, он был сильно избит. Но вы не тревожьтесь, лейтенант, все образуется.

— Можно его навестить? — спросил Иетс, мало надеясь на успех.

— К сожалению, нет, — голос прозвучал нерешительно. — Мы не хотим его волновать.

Иетс взял с врача слово известить его, как только к Торпу можно будет зайти.

— Благодарю за участие, — сказал капитан Филипзон. — Честь имею.

Иетс положил трубку и еще долго неподвижно сидел на неудобном стуле в канцелярии, сжимая пальцами виски. Значит, дело не в бюрократических отговорках, — к Торпу не пускают, потому что он действительно очень плох. Иетсу было бы легче, если бы ему разрешили этот жест — сказать Торпу несколько слов утешения. Но это отпало. И, что много важнее, теперь от Торпа ничего нельзя будет узнать. Оставался только француз, — тот, что покупал продукты.

Иетс вышел из канцелярии. На улице воздух казался чистым и свежим после затхлой атмосферы отеля «Сен-Клу», где запах давнишних постояльцев мешался с новыми запахами военного жилья. Надо надеяться, что француза еще не выпустили на свободу. Иетс не знал, какие на этот счет правила у французских гражданских властей, — если они при новом режиме вообще придерживаются каких-нибудь правил.

К подъезду подкатил «виллис Макгайра»; из машины выскочил Люмис и преувеличенно-любезно приветствовал Иетса, — эти дни он старался поддерживать со всеми наилучшие отношения. Пользуясь случаем, Иетс попросил у него на время машину. Капитан просиял.

— Ну, разумеется! — воскликнул он и приказал Макгайру: — Отвезите лейтенанта, куда ему нужно.

Макгайр что-то проворчал себе под нос.

— Мне недалеко, — сказал Иетс, больше для того, чтобы успокоить шофера, чем из уважения к Люмису. — Только в полицейскую часть.

Люмис, уже входивший в подъезд, круто обернулся.

— Куда? — Но он, видимо, прекрасно расслышал, потому что тут же продолжал: — А вам что нужно в полицейской части?

Иетс пожалел, что проболтался; Люмис, конечно, заподозрит вмешательство в какие-то его дела.

— Ничего интересного, — сказал Иетс, как можно более равнодушным тоном. — Нужно проверить кое-какие сведения…

— Да? — сказал Люмис. Расспрашивать Иетса он не решился. — Ну что ж, желаю удачи.

— Спасибо.

Людные улицы снова напомнили Иетсу первые дни в Париже, медовый месяц «освобождения». Правда, фронт с тех пор передвинулся к востоку, но и сейчас на Париж падал героический отсвет войны, город все еще был недалеко от переднего края. Стрельба с крыш прекратилась. Фашистских снайперов выловили, а иные сами сдались, поняв, что на возвращение немцев надеяться нечего. Парижане, сражавшиеся за освобождение своего города, почти все сложили оружие и волей-неволей вернулись к повседневным делам — к поискам работы и пропитания.

Нужно узнать у Терезы, куда девался Мантен, подумал Иетс, и порадовался, что даже сейчас, когда мысли его заняты Торпом, он может думать о Терезе.

После встречи на площади Согласия он виделся с ней всего один раз. Тереза с самого начала заявила ему, что любовь ее не интересует; и если, как она подозревает, у него есть что-нибудь такое на уме, им лучше сразу же распроститься. Тогда он сказал ей, что женат и любит свою жену, а с Терезой просто хочет быть знакомым. Он даже сам в то время верил этому. Подозревая в словах Терезы наивную попытку набить себе цену и тем вернее привлечь его, он отнесся к ним не слишком серьезно, однако вызов принял.

Он одернул себя. Хотя они с Терезой только прошлись по улицам да посидели на тротуаре перед кафе, потягивая синтетический лимонад и вполне довольные друг другом, все же нельзя, недопустимо предаваться мыслям о ней и предвкушать новую встречу сейчас, когда Торп находится в психиатрическом отделении госпиталя и едва ли поправится, пока его будут там держать.

А впрочем, почему? Так уж он устроен. Его жену Рут подчас поражало и возмущало, с какой легкостью он пускался в погоню за красивой мечтой в самые серьезные моменты их совместной жизни. Она говорила, что он ведет себя, как мальчишка. Он защищался, утверждая, что это помогает ему сохранить равновесие. Рут возражала, что он идет на уловки, чтобы не лишать себя комфорта и покоя, которые он ценит превыше всего. Иногда она говорила: «Ты дождешься, что попадешь в беду, а меня не будет рядом и некому будет подать тебе ночные туфли». А он только смеялся и уверял ее, что отлично уладит все сам.