Книга Маги и мошенники - Елена Долгова

Разоруженных пленников скопом загнали в пустой сарай. Дверь подперли колом, выставили часовых.

Четверо бретонистов, один из них брат Арно, поднесли носилки и опустили их к ногам ересиарха. Лоб Арно перетягивала тряпка, на ней уже запеклись бурые пятна.

– На носилках Штокман.

Бретон склонился над умирающим. Силач-мечник был бледен до синевы, веко здорового глаза сделалось восковым.

– Кто? – коротко спросил ересиарх.

Ответ пришел от легко раненого пикинера – тот безуспешно пытался ладонью зажать неглубокий порез на ребрах.

– Беро распорол Штокману брюхо и оставил на земле, сказал «пусть умирает сам».

Бретон опустился на колени рядом с носилками и осторожно поцеловал раненого в лоб:

– Прощай, брат. Отпускаю тебе грехи вольные и невольные… Унесите его, и устройте получше. Как только он умрет, сообщите мне. А теперь остается сделать еще одно дело.

Вперед вытолкнули капитана. Бретон с минуту рассматривал его с холодным отвращением.

– Вы слышали все, Беро. Учитывая обстоятельства, по отношению к вам я считаю себя свободным от любых клятв.

– С чего бы это? Из-за Штокмана? Там, где дерутся, там иногда и убивают.

– Пустая отговорка.

– Для тебя сойдет и такая. Будь ты проклят, лжец и подлец! – ты ищешь повода нарушить обещания. Не трогай хотя бы моих людей – они сдались, поверив в твои обещания.

– Еще бы не поверили, у них не было выбора. Впрочем, я не собираюсь расправляться с беззащитными, печальное исключение сделано только для тебя.

Арно стоял рядом, устало опустив голову. Клаус Бретон заметил, что помощник готов свалиться с ног.

– Ты серьезно ранен?

– Нет, брат. Немного рассечен лоб.

– Тогда почему ты такой бледный?

– Я не вижу, какого цвета у меня лицо.

– Ты выглядишь больным.

– У меня все время болит вот тут – за грудинной костью…

– Если верить Нострацельсу, в этом месте живет душа. Ступай, отдохни как следует, и гони прочь мрачные мысли.

– Я уйду только тогда, когда не буду тебе нужен.

Подвели еще десяток пленных – из тех, кто попытался укрыться в укромных уголках. Ересиарх прошелся вдоль вереницы побитых, перепуганных людей.

– Восьмерых заприте вместе с остальными. Меня интересуют вот эти двое – тот и вон этот, их пока оставьте.

Один из оставленных – высокий русоволосый человек с чернильницей на шее растерянно и тоскливо смотрел на тела, кровь, изрубленные доспехи. Бретон присмотрелся к пленнику.

– Слава Господу! Рад видеть вас, Хронист Адальберт Россенхель.

Второй пленник – пониже ростом, постарше, оказался перемазан землей, словно кто-то специально растер по его лбу и щекам горсть влажной глины. С покрытого подсохшей коркой лица холодно смотрели настороженные глаза.

Ересиарх пригляделся повнимательнее и почти беззлобно рассмеялся:

– Вот это маскировка! Смойте с него грязь.

Заскрипела ворот, бадья упала в прозрачную темноту колодца, разбила гладь воды и вернулась полной. Пикинер, размахнувшись, окатил Людвига из ведра. Советник вытер с лица остатки размазанной жидкой глины, Бретон одобрительно кивнул, осмотрев результат.

– Приветствую тебя, фон Фирхоф, плут из плутов, верный пес императора-беса.

– Здравствуй, Клаус.

– Обыщите его, братья.

Пикинер тщательно обшарил одежду советника.

– У него нет гримуаров, только стилет.

– А теперь поднимите их вон на ту площадку, и капитана Морица тоже. Я поднимусь следом. Солнце взошло, ночь кончилась, пора и нам кончать затянувшееся действо…

Оказавшись наверху, у самого гребня стены, Бретон посмотрел вдаль, на нежно-муаровую морскую дымку, потом перевел взгляд на берег залива; в лагере императорских войск курились костры. Черные точки – солдаты в броне, словно термиты, усеивали склоны холма.

– Тебя, Фирхоф, как пойманного лазутчика, следовало бы немедленно повесить на самом видном месте – повыше, в назидание остальным. Твое счастье, что ты мне нужен, надеюсь проверить, насколько ценит жизнь собственного друга император-бес. Судьба оборачивается по-всякому, наверное, этого хочет Бог. Свяжите ему руки, братья – я не хочу, чтобы он после боя затеял драку.

– Как поступить с Хронистом?

– Держите под охраной в бывшем доме капитана.

– А этого – тоже запереть? – указал кто-то на Людвига.

– Нет, пусть пока останется, у меня есть для него полезное и поучительное зрелище.

Мятежники увели Адальберта и подтащили поближе Морица Беро – при свете солнца стало заметно, что блестящая кольчуга капитана разрублена в нескольких местах; шлем потерялся, смертельно уставший комендант форта нетвердо стоял на ногах, голова его клонилась на плечо, из раненой руки и разбитого носа сочилась кровь.

Бретон задумался, потом почти вежливо обратился к пленнику:

– Я не хочу продлять расправу. Хотите оставить тьму заблуждения, капитан? У вас есть возможность раскаяться перед Богом и присоединиться к нам. Вы хороший солдат – замените мне мертвого Штокмана.

Беро только покачал полуопущенной головой – темная струйка медленно стекала по подбородку. Несколько вишневых капель упало на сапоги ересиарха.

– Это ваше последнее слово?

Беро кивнул и, с трудом выпрямившись, плюнул, стараясь попасть в точеное, правильное, как у статуи, лицо мятежника. Окрашенный кровью плевок лег на воротник Бретона. Тот вытер куртку скомканной перчаткой, отбросил ее в сторону и равнодушно пожал плечами:

– Ну что ж, вы выбрали сами. Вершите справедливость, братья.

Кто-то из еретиков принес веревку, свободный ее конец прикрепили к остову разрушенной катапульты, верный Арно сам накинул на шею Беро наскоро завязанную петлю, подтянул ее потуже и отошел в сторону.

– Вы не передумали?

Комендант молчал, глаза его опустели, оцепеневшему в напряженном ожидании Людвигу показалось, что в прозрачных радужках Морица отражаются мечущиеся над фортом чайки.

– …вы не передумали. Ну что ж, я так и знал. Столкните его со стены.

– Погодите!

– Ты что-то сказал, Фирхоф?

– Не делай этого, Клаус, не вымещай на случайном человеке злость, это плохо кончится.

– Не думаю. Впрочем, если капитан искренне оставит свои заблуждения, я готов…

– Ты ничего не понял, ты все равно будешь разбит и погибнешь.

Ересиарх равнодушно отвернулся.

– Это пустая болтовня. Кончайте его.