Книга Каменный век. Книга 5. Народ Моржа - Сергей Щепетов

– Да.

– И седла есть?

– Есть.

– Я заберу обеих.

– Бери.

Главные люди укитсов совещались целый день и никак не могли прийти к единому мнению. Результат «судебного» сражения был скорее отрицательным, чем «ничейным», – с этим соглашались почти все. Никто не усомнился в верности базовой концепции «укитсизма» – конечно же, дело не в ней, а в недостаточном рвении самих укитсов. Одной из причин военной неудачи (то есть недовольства первопредка Уксы, а возможно, и самого Умбула) является то, что не все «еретики» среди имазров и аддоков были сразу истреблены. Впрочем, кое-кто из старейшин считал, что все проще – предки в очередной раз оголодали и пожаловались кому следует. Они, укитсы, оказались ленивыми и жадными: по этой земле бродит масса магической пищи, а они ограничились лишь пассивным «кормлением» – расстановкой колючих ловушек. Впрочем, все, вместе взятые, мнения старейшин весили меньше, чем мнение главы клана. Нарайсин же считал результат битвы очень дурным предзнаменованием.

Семен рывками распахнул дверь и шагнул в избу. Там находился лишь Медведь, который поднялся ему навстречу. Семен подошел, схватил старейшину за грудки и, скрутив в кулаках его меховую рубаху, приподнял над полом.

– Всех – сюда! Всех, кто может носить оружие. Я поведу!

– Руки убери! – прохрипел Медведь. И вдруг хищно и почти радостно оскалился: – Наконец-то я вновь вижу ярость первозверя!

Он что-то сделал руками. Семен почувствовал резкую боль в обоих боках сразу и отпустил захват. Старейшина одернул рубаху:

– Щенок! Все давно уже здесь. И ждут тебя, урода косорукого…

Большинство из них были совсем молодыми парнями – неандертальцами и кроманьонцами. Над небольшой толпой виднелись темные лица четырех питекантропов. Эта толпа молча пришла в движение – растянулась и выгнулась полукругом перед худым всклокоченным человеком. В его буйной шевелюре еще осталось несколько темных прядей, но издалека он выглядел совсем седым, как когда-то.

– Все вы прошли посвящение, все умеете сражаться, – произнес Семен. – Я всегда говорил вам, что любое убийство – это грех, даже если оно вынужденное. Те, кто пойдет со мной, не будут сражаться, не будут снимать скальпы и хвастаться победами. Мы будем просто убивать – без ярости и гнева, будем очищать этот мир от скверны. Каждый возьмет на себя грех, станет виновным – добровольно, ради общего Служения людей. Кто хочет – поднимите руки, как… как когда-то.

Вполне возможно, что укитсы решили-таки уйти. Может быть, они собирались сделать это прямо на другой день. Но не смогли.

Ночью безумие охватило степных волков. В это время года им хватает пищи, но они, казалось, сбежались со всего света и атаковали табуны домашних лошадей. Лишь немногие сильные жеребцы и кобылицы смогли спастись. Их долгий стремительный бег закончился далеко в степи – для людей они были потеряны навсегда. Верные хозяевам сторожевые собаки погибли. Выжили лишь самые трусливые или умные, забившиеся в глубину человеческих стойбищ. На многие сотни километров вокруг под людской властью осталось лишь два десятка лошадей, загнанных за частокол из кое-как ошкуренных, потемневших от времени бревен.

Конечно же, это был гнев духов, а может быть, и самого Умбула. Его причина имазрам и аддокам была ясна – до прихода сюда укитсов такого никогда не случалось. Мрачные, сами испуганные, татуированные воины убивали тех, кто говорил это вслух.

Ночь, темное время суток – это межвременье. В темноте исчезают границы между мирами. По ночам никто из людей не воюет, не охотится, не отходит далеко от огня, даже чтобы справить нужду. Неандертальцы хорошо видят в темноте. И то, что они в ней видят, заставляет их бояться и уважать ее с особой силой. Так было всегда. Но мир изменился.

Небольшой лагерь, где обитало руководство укитсов, расположился примерно на полпути между стойбищами аддоков и имазров. Вечером на перегибе ближайшего водораздела появилась группа пеших и конных воинов. Они не прятались, хотя их было раза в три меньше, чем обитателей военного лагеря. Пришельцев можно было отогнать или даже окружить в степи и уничтожить. Но для этого нужны лошади. А их нет.

Луна только-только начала набирать силу, и ночь оказалась темной. Пришельцы надели на головы обручи из белой, почти светящейся в темноте бересты. И двинулись вниз. Крики и стоны затихли лишь на рассвете. Потому что кричать стало некому. Наверное, несколько человек смогли сбежать в степь и затаиться в распадках. Их не искали – они и сами считали себя мертвыми.

Семен стоял на холме – том самом, на который он въехал когда-то верхом на Варе. Тот, с которого он спустился потом в стойбище имазров – с глиняными гранатами в сумке и тлеющим фитилем над плечом. Как и в тот раз, за его спиной всходило солнце, вытягивая тени вниз по склону – в сторону суетящихся меж шатров человечков. Только сейчас рядом с Семеном не было мамонта. Зато было много вооруженных людей.

– Готовы? – обернулся он к своим спутникам.

– Д-ха, Сим-хон Ник-ич, – ответил один из питекантропов и показал вложенный в пращу-ложку страшный снаряд. – Мы гох-твы!

– Тогда давайте, – кивнул Семен.

– И-хек! – выдохнул волосатый парень и взмахнул полутораметровой палкой с ложкообразным расширением на конце. Трое его сородичей сделали то же самое. А потом повторили – еще и еще раз. Кроманьонские и неандертальские воины помогали вкладывать в пращи снаряды, и «боезапас» таял на глазах.

В стойбище имазров летели не гранаты и не камни – отрезанные головы «кадровых» укитсов с татуированными лицами. Десятки голов.

– Тебя что, приказ не касается? – обратился Семен к обвешанному оружием коротышке. – Почему уши не заткнул?

– Хью терпеть, – улыбнулся неандерталец. – Хью привыкать давно.

Семен медленно двинулся вниз – как когда-то. Только теперь он держал в руке пальму, на клинок которой была насажена голова Нарайсина. Кроме того, он был не один – за его спиной, выстроившись плотным клином, шли прикрытые щитами воины. Семен же был защищен лишь собственной рубахой, распахнутой почти до пояса. Пройдя с десяток шагов, он откашлялся и заревел – во всю мощь своих голосовых связок:

– …Ой, да не вечер, да не вечер,

Мне малым-мало спалось…

Воины подхватили и продолжили – довольно слаженно, по-русски:

– …Мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось!..

Хор умолк, и Семен вступил снова:

– …Мне во сне привиделось,

Будто конь мой вороной…

Воины подхватили:

– …Разыгрался, расплясался,

Ой, да разрезвился подо мной!..

Семен и сам не знал, почему из всех песен, которые он разучивал с учениками, выбрал именно эту – русскую народную про знаменитого бандита. Что-то с чем-то, наверное, срезонировало. Теперь он с болезненным удовлетворением наблюдал, как перегибы склонов, образующие видимый из стойбища горизонт, начали оживать. Здесь и там возникали одиночные фигурки и немногочисленные группы воинов. На той стороне засветились солнечными зайчиками пластины на щитах женщин-воительниц. Они двигались к стойбищу, на ходу перестраиваясь так, чтобы в любой момент сомкнуться, образовав закрытый со всех сторон бронированный кулак. Их было восемь – как когда-то.