Книга На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Народу-та в испидиции много. Глядишь, кто иной пушнины приобресть пожелает… – замялся Митька. – Однако ж, мнится мне, коль оне сами торговать примутся, не случилось бы вам ущербу.

– Это не твоя забота, Митрий, – понимающе улыбнулся Беринг.

– Вот и ладненько! – обрадовался служилый. – Мы ж люди простые, коммерциям не обученные. Ежели в какой иноземный острожек сходить али сплавать, ежели с камчадалами потолковать – я завсегда пожалуйста! Мне ж дай волю, я бы всех ясачных до снега обошел, по всем трем острогам!

– Сколько у нас времени для этого предприятия? – спросил капитан, явно что-то прикидывая в уме.

– Дык сами судите, ваше благородие: как реки становиться начнут, хода уж не будет. По воде не пройдешь, а снега доброго нет. Оно, конешно, год на год не приходится. Всяко бывает. Или уж ждать до зимы настоящей.

– У тебя есть какой-то план?

– Ежели прям щас, ваше благородие? – уточнил Митька. – Щас я бы двинул с оказией в Верхний острог и на Еловку заглянул бы. А с Верхнего посуху на Быструю и в Большерецкий острог. По дороге чо-нито камчадалам раздать. А с Большерецкого можно на Хайрюзовую сходить. Да и на Авачу надо б… На Лопатку к курильским мужикам заглянуть бы…

– Разве ты справишься один? – удивленно вскинул бровь Беринг.

– Дык, ваше благородие, самому-то мне, считай, ничо не надо, лишь бы вам приятность доставить! – искренне заверил Митька собеседника. – Для такого дела людишек надежных сыскать нетрудно.

– Честных? – с сомнением в голосе спросил капитан.

– О чем вы, ваше благородие?! – рассмеялся Митька. – Это ж Камчатка, а не Петербурх! Честных здесь отродясь не бывало! Однако ж иного человечка покрутить можно крепко. Так покрутить, чтоб аки пес лямку тянул и не гавкал.

С такой практикой капитан был знаком, а потому кивнул и спросил:

– Если обратить внимание на основные места поселения камчадалов, сколько понадобится этих… э-э-э… покрученников?

– Н-ну, ваш-бродь… – чуть призадумался Митька. – Человек с десяток, для верности.

– Ты сможешь указать этих людей?

– А то! Что б я тогда языком молол?! – изобразил легкую обиду служилый. – Тока надо, чтоб те людишки не со мной рядились. Я-то человек мелкий, страху ко мне мало…

– Не прибедняйся, казак Митрий, – усмехнулся Беринг. – Мне многое о тебе известно. Однако твои мысли мне кажутся правильными, их надо обдумать.

– Во-во, ваш-бродь, прикиньте на досуге, как оно сподручней станет. Можно и так уговориться: как будет к вам какой служилый проситься – от Митьки, дескать, – так сразу и разумейте, что покрученный он, с ним рядиться можно.

– Только не ко мне! – поморщился капитан. – От моего имени будет сговариваться… Ну, скажем, Никифор!

– Годится, ваше благородие, – расплылся в улыбке Митька.

Главным торговым представителем могучей экспедиции был назначен «младший» денщик Беринга – робкий солдатик, ответственный за чистоту белья и ночной посуды хозяина.

– Тока вы, ваш-бродь, про указы старые не запамятуйте, – напомнил Митька на прощанье. – А то ить отловят меня где-нито и в казенку посадят. Пока выберусь, коли выберусь, много воды утечет!

– Что ж, наверное, это будет полезным, – кивнул капитан. – Сейчас напишу требование здешнему управителю – сам и отнесешь. Как его?..

– Гаврила Чудинов, ваш-бродь. Его заказчиком Тарабукин поставил.

* * *

Новый нижнекамчатский заказчик с удовольствием послал бы и Митьку, и Беринга куда подальше. Однако высокого начальства он побаивался и перед официальными бумагами терялся. Митька же, ощутив себя представителем власти, передал послание и нагло от себя добавил, что ответ надобно дать вскорости. После чего смягчился и предложил свои услуги в качестве писаря – то, что заказчик не силен в грамоте, он понял еще при разгрузке бота.

Меньше чем через час был составлен вежливый, но категорический отказ: «…поелику людей, грамоте способных, для архива разборки в остроге не имеетца. Служилых два, Иван да Василий, при канцелярии обретающихся, грамоте не сильно горазды и в бумагах старых разумения не имеют. Потому угодно ль вашему благородию своего человека к архивному хранению приставить, иначе сыскать там ничо не можно…» Грамотей в составе экспедиции, конечно, нашелся…

До открытия морского сообщения с Охотском Нижнекамчатский острог считался чуть ли не столицей полуострова. Главные правители обычно здесь и обитали, сюда стекалась значительная часть официальной документации. Однако хранилище бумаг, определяющих строй жизни на этой окраине империи, более точно можно было бы назвать «гноилищем». В том смысле, что выбрасывать что-либо никто не решался, но и заботиться о сохранности было некому, поскольку начальство всегда было временным и больше трех лет своего места не занимало. Соответственно, менялись писари и подьячие. Ныне документация хранилась в неотапливаемой пристройке к ясачной избе. Бумаги или распрямленные куски бересты, писанные в «пустые годы за нехваткою», лежали на почерневших полках пачками или россыпью. Сверху на них капала вода, а в сухих местах вили гнезда мыши. Большинство листов взять в руки было нельзя – они расползались под пальцами. Те, которые распадались не полностью, никакой информации не содержали, поскольку чернила давно расплылись и выцвели.

Уже покидая несолоно хлебавши местный архив, Митька усмотрел в темном углу довольно толстую пачку бумаг, придавленную сверху чем-то тяжелым. Место казалось сухим, и можно было надеяться, что внутри пачки некоторое количество листов сохранилось в приличном состоянии. Так и получилось. Стопке Митька попытался придать прежний вид, а добычу пожелал вынести на свет Божий. Ему разрешили…

Десяток извлеченных листов ничего полезного не содержал – судя по немногим сохранившимся строчкам, это были доносы, жалобы или отчеты. А вот один лист Митьку обрадовал – это была гербовая бумага хорошего качества, и текст почти весь сохранился. Прочитав, что сумел, Митька решил переписать для себя, а сам документ вернуть хозяевам.

Это была инструкция восьмилетней давности тогдашнему камчатскому приказчику сыну боярскому С. Бобровскому. Данному управителю предписывалось собрать у ясачных жалобы на прежних приказчиков и провести розыск виновных в злоупотреблениях. Виновных по малости наказать на месте, а с тяжкими винами отправить в Якутск и далее. Следовало оградить камчадалов от русских обид, улучшить содержание аманатов и, самое главное, изменить порядок сбора ясака. Отныне ясак иноземцы должны были сами привозить в остроги, а казакам вообще запрещалось появляться в их поселениях. Запрещалась всякая торговля с иноземцами до ясачного сбора, запрещалось всякое вмешательство во внутренние дела иноземцев, которые должны были управляться собственными старшинами. Кроме того, Бобровский должен был распустить по домам казачьих холопов из числа женщин и детей, попавших в холопство за долги, а тех, кто их похолопил, бить батогами. Предписывалось также запретить картежные игры.