Книга 13-й Император. "Мятеж не может кончиться удачей" - Никита Сомов

Стасилевич буквально замер во время моего монолога. Потом на минуту прикрыл глаза, явно воссоздавая у себя в голове нарисованную мной картину. Когда же он наконец открыл их, его взгляд просто горел восторгом.

— Грандиозная идея, — помогая себе руками, теряя степенность и важность, затараторил Михаил Матвеевич. — Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, то подобное приложение сможет существенным образом дополнить и расширить восприятие читателем нашего журнала. Ведь как можно отделять политическую действительность и общественное мнение, ее формирующее? Газеты и журналы дают как наиболее полное отображение всех направлений и тенденций политической мысли, так и преломление ее в умах граждан.

— И даже более того, — дополнил я, — вы сможете организовать живую дискуссию со своими зарубежными коллегами. Думаю, по мере роста известности газеты в редакцию будут приходить письма читателей, как содержащие одобрительные отзывы на конкретные статьи, так и отрицательные. А ваша редакция могла бы, на мой взгляд, перевести и послать несколько наиболее ярких рецензий читателей в ту газету, где был опубликован исходный материал.

— Да, да, — подхватил Стасилевич, — и, возможно, потом перевести ответы уже иностранных читателей на письма наших соотечественников. Организовать живой мост общения между нами и Европой. Замечательная идея. Но боюсь, — энтузиазм его погас, — что юридические трудности будут чересчур велики…

— Не волнуйтесь, возьму их на себя, равно как и обеспечение вас необходимым штатом переводчиков, — успокоил я будущего редактора. — При этом обещаю, что ни я, ни кто-то другой не будет вмешиваться в редакционную политику издания. Ее определяете вы, и только вы. Однако, зная вашу порядочность и честность, уверен, что вы не допустите необъективности и тенденциозного подбора материала для переводов.

— Вы мне льстите, Ваше Величество, — запротестовал Стасилевич, — я не претендую и никогда не претендовал на роль идеала. Увы, я лишь человек, как и все мы. И, как любой другой, склонен делать ошибки.

— Нет, нет, я более чем уверен в вас, Михаил Матвеевич, — не согласился я. — Еще со времен моего ученичества у меня сложилось впечатление о вас как о человеке чрезвычайно умном и цельном, при этом исключительно порядочном. В нашем же случае эти качества приобретают особое значение. Предвзятость несет в себе фальшь, которую не выносит чуткое око читателя. Кому понравится пользоваться кривым зеркалом?

— Вы, безусловно, правы, Ваше Величество, я полон уверенности в том, что узнать, что о нас в действительности думает просвещенная Европа, будет величайшим благом России.

— Именно так, — закивал я, внутренне ухмыляясь. Эх, Михаил Матвеевич, знали бы вы, какая «правда» о нас брызжет со страниц зарубежных газет… Мне ее, в отличие от вас, регулярно на стол складывают.

Тепло попрощавшись с Михаилом Матвеевичем, я вызвал к себе Сабурова и дал распоряжение подготовить документы для организации двух новых государственных изданий. Буквально через десять дней все юридические формальности были улажены и Михаил Матвеевич стал редактором журнала «Вестник Европы» и еженедельника «Переводная Пресса». Причем озвученная мной идея настолько захватила его, что первый выпуск газеты с переводами был выпущен куда раньше журнала и уже с ноября 1865 года начал победное шествие по столице.

Успех был ошеломляющий. Первый выпуск пришлось допечатывать восемь раз, увеличив тираж с первоначальных полутора тысяч экземпляров до двадцати! Признаемся честно, каждому из нас интересно знать, что о нас думают окружающие. Этот простой принцип, переведенный на бумагу, произвел эффект разорвавшейся бомбы. У уличных разносчиков цены взлетели с двух копеек до гривенника, и все равно газету буквально рвали из рук. Ее читали дома, на улицах, в парках, передавали из рук в руки, перечитывали, вступали в жаркие споры, иногда доходящие до мордобоя…

* * *

Купец второй гильдии Савелий Иванович Мохов был большим любителем чтения. Семья его принадлежала к беспоповскому поморскому согласию, и образование он получил весьма малое: нигде не учился, кроме как у старообрядческих начетчиков; никакой школы не кончил. Почти всю свою жизнь он работал исключительно с цифрами — сначала мальчиком-переписчиком в лавке своего дяди, который ворочал капиталами всей их общины, затем приказчиком-конторщиком, а потом и управителем. В тридцать с небольшим, взяв у общины ссуду в три тысячи рублей, открыл свое дело — лавку по торговле мануфактурными товарами для Нижегородской ярмарки. Дела шли успешно: через пять лет Савелий полностью рассчитался с долгами, а в сорок лет со всем семейством переехал в Москву. Теперь же, когда возраст купца перевалил за полвека, а состояние приблизилось к полумиллиону полновесных рублей, Савелий Иванович наконец-то мог позволить себе отдаться любимой страсти — чтению.

Красоту печатного слова купец открыл для себя поздно. Жуковский, Пушкин, Лермонтов — все они в детстве прошли мимо него. Отчасти из-за строгих общинных порядков, отчасти из-за собственной занятости, но с миром литературы Савелий Иванович познакомился уже в очень зрелом возрасте. Купил как-то по случаю старенькую книжку со стихами, раскрыл ее дома и засиделся до утра. Зато, познав прелесть чтения, книжное слово он зауважал безмерно и дня не мог прожить, чтобы вечерком, сидя за чаем с плюшками, не полистать какой-нибудь роман или на худой конец повесть. Даже специально расширил свой дом на N-ckom бульваре, достроив целый этаж, в котором разместил книжный зал, библиотеку и кабинет. Начинать же утро с хрустящей, пахнущей свежей типографской краской газеты в последние годы и вовсе стало его ежедневным ритуалом.

Газет Мохов выписывал более двух дюжин изданий всех направленностей, избегая лишь сугубо политического толка. Жизненная позиция его была такова: не лезь в свары власть имущих, и они тебя не коснутся. И, надо сказать, данный принцип его еще ни разу не подводил, пусть и имел очевидно слабые места.

Увлечение Мохова, а также щедрое его меценатство начинающим писателям создало Савелию Ивановичу высокую репутацию в среде букинистов Москвы. Перед ним были открыты двери всех литературных салонов. Однако, будучи человеком, воспитанным в строгости и скромности, купец предпочитал провести вечер за чтением любимой книги ее обсуждению в незнакомой шумно-болтливой компании.

Одно лишь угнетало Савелия Ивановича — что его абсолютная неспособность к языкам не позволяет ему насладиться изданиями иностранными. Читая рецензии на книжные новинки Франции, Англии, он лишь печально вздыхал и принимался томительно ждать выхода переводов заинтересовавших его повестей. Впрочем, в последнее время купца-библиофила все чаще посещала идея нанять грамотных писак, владевших языками, и организовать собственное книгоиздательство.

В этот день Савелий Иванович, как обычно, после полудня передал управление в лавке на Манежной молодому, но уже опытному приказчику, кликнул ямщика и отправился в свой любимый трактир на Рождественке. Трактир для Мохова, как и для большинства русских купцов, был Главным Местом. В трактирах заключали сделки, пускались в разгул, назначали деловые встречи, проводили часы отдыха в дружеской беседе, ну и, конечно же, столовались.