Книга Ветер смерти - Дмитрий Федотов

С минуту Николай молча крутил баранку, потом вдруг резко затормозил, так что я ощутимо приложился лбом о стекло.

— Вольский! — выдохнул он, выбросил окурок в окно и посмотрел на меня. — Уж ему-то по должности положено разбираться в этой чертовщине.

— Браво, комиссар! — морщась, похвалил я. — Только водила ты никудышный.

— Ну, в данном случае, похоже, что Холмс — ты, — с сожалением изрек Берест.

— Благодарю, Ватсон, — раскланялся я. — Ну что, навестим ученого?

— А как же сон?

— До вечера еще далеко, успеем, — заявил я с уверенностью, которой не чувствовал.

Наоборот, во мне зрело убеждение, будто мы пытаемся стоять сразу в двух лодках, а впереди река раздваивается.

Но сейчас реальнее казался шанс с Вольским. Николай, видимо, пришел к такому же выводу, потому что резко развернул машину и взялся за рацию:

— «Букет», ответь «Тюльпану»! Прием…

— «Букет» на связи. Это вы, господин комиссар?..

— Выясните, где находится сейчас сотрудник Института психофизики Вольский Антон Аркадьевич. Жду…

Берест вырулил на проспект Молодежи, сбросил газ и перестроился в правый ряд, ожидая результатов проверки.

— Сдается мне, что наш ученый тоже в бега ударился, — высказал я предположение.

Николай не удостоил меня ответом, разглядывая белесые пласты и комья, облепившие голые тополя вдоль дороги. Всегда он так, наш Пинкертон, еще со времен ухаживания за моей старшей сестрой, когда щеголял безусым лейтенантом, только из «учебки» — ни за что не выскажется, если не уверен. Даже в порядке бреда. В отличие от меня.

«Фантастом» меня окрестили в шестом классе. Я тогда написал и публично зачитал свой первый фантастический рассказ, за что и был бит. А через полгода однокашники ходили за мной по пятам и просили дать почитать «что-нибудь еще», потому что рассказ оказался напечатанным в молодежном альманахе. Теперь-то мне за него стыдно, а тогда…

Сейчас же, несмотря на молчание Береста, я был почти уверен, что Вольского в Институте нет, а искать его следует, например, дома или на даче. Видимо, снова заработала моя экстрасенсорика, разбуженная Ириной. Не шел он у меня из головы, и все тут. Он, я, кинотеатр… Почему-то эпицентром всей этой неразберихи норовил стать именно «Орион»? Да еще Вольский?.. Неужели его и впрямь пытались задавить? Тогда — кто?!.. В ожидании ответа на запрос я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза…

…Татьяна сидела в моем любимом кресле в своей любимой позе скрестив по-турецки ноги, едва прикрытые легкой голубоватой тканью ее любимого шелкового платья. Высокая девичья грудь призывно проглядывала сквозь полупрозрачные складки — короче, на ней было одно лишь платье. Странно, но я нисколько не удивился, увидев ее, закурил и сел на журнальный столик напротив.

— Сколько лет мы не виделись?

— Не помню… Пять, шесть… Ты соскучилась?

— Тебя невозможно забыть… — Татьяна слегка повела плечами, грудь сладко шевельнулась под платьем. — А меня?

— Я помню…

Я почувствовал, как внутри всколыхнулось что-то горячее, желанное, давно забытое.

— Выпьешь?

— С тобой…

Я подошел к бару, плеснул в бокалы по глотку сибирской водки и бросил по кубику льда из морозильника. Она приняла стакан с полуулыбкой.

— За прошлое?..

— За настоящее.

Я разглядывал ее сильное гибкое тело сквозь запотевшее тонкое стекло и не мог оторваться: так приятно, так сладостно и так… давно!

Татьяна приподняла бокал и сделала маленький глоток.

— Как ты меня нашла и… зачем?

— Желание и немного везения, — снова улыбка пугливым светлячком мелькнула по красивому лицу. — Рад?

— Удивлен, — я отпил обжигающей холодной жидкости.

Желание боролось с подозрением: все-таки откуда?!

…Расставание было черным и мрачным. Без криков, без слез и разбитой посуды. Ледяной лабиринт молчаливой отчужденности и бескровная дуэль неприязненных взглядов. Потом — грохот захлопнувшейся двери, осиротевшие шлепанцы в прихожей, голова, гудящая похмельным набатом и — пустота. Пустая квартира, пустая постель, пустое кресло, пустой шкаф, голова, сердце, жизнь…

Наполнение было долгим и мучительным. Статьи, поездки, интервью, снова статьи и снова поездки, и писк компьютера, и резь в глазах, и строчки мыслей, и — кофе, сигареты, кофе, сигареты…

Дни приходили и уходили. Женщины — тоже. Только серая муть неудовлетворенности и раздражения продолжала окутывать сознание и душу сентябрьским туманом.

— Ты вспоминаешь? — Татьяна спустила ноги с кресла не поправив платья, и стройный мрамор объемно высветился в золотистом круге на темно-зеленом бархате обивки.

— Я хочу…

Проглотив остатки содержимого стакана и комок сомнений, я опустился на ковер рядом с креслом и провел пальцами по нежному абрису.

Дрожь была мгновенной и обоюдной. Ее — сладостная, моя — удивленная. Ее — от вожделения, моя — от холода! У человека не может быть такой холодной, обжигающей кожи?! Даже у мертвеца!

Я резко отпрянул от кресла, но подняться с ковра уже не успел липкая леденящая масса рухнула на плечи и грудь, сдавила виски, оплела ноги и руки. Каждое движение давалось с великим трудом и сопровождалось отвратительным мокрым чмокающим звуком. Я все-таки встал на четвереньки и даже уцепился за стеллаж с книгами. Псевдокисель очень медленно, но все же стекал с меня, потому что уже потерял свою структурность, но знакомый и ласковый голос продолжал:

— Дурачок! Зачем же ты все испортил?.. Ведь ты же хотел!.. Быть рядом, быть всегда, быть…

— Эй-эй, котяра! — неожиданно рявкнул над ухом знакомый бас. — Ты куда это отправился?! Серый стал, не дышишь?..

— Все нормально, — я облегченно вздохнул и вытащил сигареты, но прикурить смог лишь со второго раза.

Берест некоторое время внимательно разглядывал мои мелко трясущиеся пальцы, потом — мятую, испуганную физиономию и наконец сделал единственно верный вывод:

— Опять?..

Я кивнул и сосредоточился на сигарете. Николай снова включил рацию.

— «Тюльпан», Вольского в Институте нет, домашний телефон не отвечает. Дачу проверять? Прием…

Берест посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой.

— Не надо. Отбой, — буркнул Николай в микрофон.

— Холмс не ошибается, — изрек я, выстреливая окурок в форточку дверцы. — Двигай в Академгородок, командир, я знаю, где живет наш подопечный.

Берест только крякнул на этот пассаж и вдавил акселератор так, что уже через несколько минут звонок за шикарной под «шагрень» дверью пропел нам первые такты «Тореадора». Однако ответа не последовало. Мы переглянулись, и я повторил арию с тем же результатом. Бравый комиссар уже начал ехидно поглядывать, но тут меня осенило: