Книга Дорога на Дамаск - Линда Эванс

Впервые в жизни Кафари выругала правительство за то, что, стараясь не допустить подтасовок во время голосования, оно приняло закон, согласно которому каждый избиратель должен лично явиться на участок и опустить в урну бумажный бюллетень. Применяемые на Мали и Вишну методы электронного голосования, позволявшие избирателям изъявлять свою волю по компьютерной сети, не выходя из дома, показались правительству недостаточно надежными. Эту меру предосторожности можно было понять, хотя Кафари прекрасно знала, что современные психотронные технологии легко предотвращают любые искажения при подсчете голосов, собранных при электронном голосовании. Сейчас голосовать по компьютерной сети имели право только граждане Джефферсона, находящиеся за пределами родной планеты. В их число входили и двенадцать тысяч джефферсонских военных, служащих в Вооруженных силах Конкордата.

Несколько мгновений Кафари им даже завидовала. Ей совсем не хотелось стоять в длинной очереди к избирательной урне, а потом — прежде чем упасть рядом с Саймоном на диван у экрана и следить за подсчетом голосов — долго лететь на базу «Ниневия». Аэромобиль связался с компьютерной диспетчерской космопорта имени Лендана и взмыл в воздух. Кафари откинулась на сиденье и стала убеждать себя в том, что ей нравится ее работа и для нее высокая честь — восстанавливать планету, на которой рождались и умирали такие мужественные и мудрые люди, как Абрахам Лендан. Она хотела продолжать дело безвременно ушедшего из жизни президента Джефферсона, работая на благо всех жителей ее родного мира.

Когда аэромобиль Кафари приземлился в Каламетском каньоне, уже почти стемнело. На посадочной площадке стояло множество аэромобилей и даже автомобилей и мотоциклов, которым не хватило места на отведенной для них стоянке, и компьютерный диспетчер направил ее аэромобиль в самый конец огромного поля. Ну и слава богу, а то еще кто-нибудь увидит джабовский лозунг на борту ее машины! Кафари открыла люк аэромобиля и вдохнула прохладный вечерний воздух. По привычке она подняла глаза вверх, чтобы насладиться зрелищем кроваво-красного заката, потухавшего над высочайшими пиками изломанного, извилистого, превращенного дождем и ветром в лабиринт бесчисленных ущелий Дамизийского хребта.

Поежившись на осеннем ветру, Кафари направилась по летному полю к зданию аэровокзала, бесплатно восстановленному местными добровольцами. Приближаясь к низкому зданию, в котором находились инженеры, диспетчеры и оборудование, обслуживавшие взлетно-посадочные полосы в Каламетском каньоне, а также гаражи для сдававшихся на прокат легких аэромобилей, Кафари услышала хор голосов. Однако на этот раз голоса ее не отпугнули. Как она и боялась, у избирательного участка стояла длинная очередь, но из нее раздавались не злобные, а спокойные и даже веселые голоса. Кафари слышала разговоры о том, чем сама жила до отъезда в университет на Вишну. Фермеры говорили друг с другом доброжелательно и искренне. Прислушавшись к их речам, девушка сразу успокоилась.

Когда она пристроилась в конец очереди, последние из стоявших в ней замолчали и повернулись в ее сторону.

— Добрый вечер, детка, — обратилась к ней с доброй улыбкой почтенного вида женщина. — Ты, наверное, издалека прилетела голосовать.

Кафари встрепенулась и почувствовала, как спадает постоянно мучившее ее напряжение.

— Это точно, — приветливо ответила она. — Я работаю на восстановлении космопорта и так замоталась, что забыла уведомить власти о том, что сейчас не проживаю в каньоне.

Многие из услышавших ее бесхитростное объяснение рассмеялись, а потом снова заговорили друг с другом. Непринужденные разговоры сопровождало шарканье ног. С каждым шагом Кафари все ближе и ближе оказывалась к заветной избирательной урне. Вокруг нее в основном говорили об урожае и о том, как трудно будет его собрать: ведь рабочих рук в каньоне осталось мало, машин — несмотря на правительственные займы — тоже не хватало.

У высоких раздвижных дверей, возле которых проверяли личность избирателей, прожектора светили особенно ярко, и Кафари смогла получше разглядеть тех, кто стоял рядом с ней. Она обратила внимание на молодую женщину примерно ее возраста, стоявшую в очереди чуть впереди. Эта женщина все время оглядывалась на Кафари и тоже явно ждала ребенка. Нежная смуглая кожа незнакомки и черты лица говорили об ее семитских предках. Она смотрела на Кафари с таким видом, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

До дверей оставалось еще шагов пятнадцать, когда смуглянка наконец набралась мужества и подошла к Кафари:

— Вы, кажется, Кафари Хрустинова?

— Да, — негромко ответила Кафари и внутренне напряглась.

— Меня зовут Шавива Бенджамен… Не могли бы вы передать мои слова вашему мужу?

— Ну да, — ошеломленно пробормотала Кафари.

— Дело в том, что моя сестра Ханна отправилась добровольцем служить Конкордату. На прошлой неделе прилетел транспорт с компонентами для «Зивы-2» и привез нам от нее весточку. Видите ли, моя сестра врач и служит сейчас на крейсере, ремонтировавшемся в одном доке с этим транспортом.

Кафари кивнула, все еще не зная, чем закончится этот разговор.

— Кое-кто из команды крейсера стал расспрашивать мою сестру о ее родной планете, и она рассказала, что живет на Джефферсоне. А еще она рассказала о Саймоне Хрустинове и его линкоре… — Девушка опять замялась, а потом выпалила залпом: — На самом деле, этот крейсер находился рядом с Этеной во время боев и эвакуации. Его команда знает вашего мужа. На крейсере все говорят…

Девушка смущенно опустила глаза и, помолчав, продолжала:

— Они говорят, что он замечательный человек. А еще они рассказали моей сестре много такого, о чем ваш муж даже не упоминал в тот день, когда умер наш президент.

Кафари растерялась, а Шавива Бенджамен негромко продолжала:

— Жаль, что в новостях сообщили так мало сведений о вашем муже, когда он к нам прилетел. Ведь не говорили же о том, что в тот же день, когда его линкор получил свое «Золотое Созвездие», вашего мужа наградили орденом «За мужество в бою»! А надо было об этом сказать! Команда этого крейсера говорит, что мы на Джефферсоне просто не знаем, как нам повезло, что вашего мужа направили к нам! Передайте ему, пожалуйста, что на Джефферсоне не все верят джабовскому бреду. Во время явакского нападения погибли мои родители и четверо братьев, но полковник Хрустинов и его линкор тут ни при чем. И не важно, что говорит Насония Санторини…

Прежде чем Кафари нашлась что ответить, заговорил высокий широкоплечий мужчина. Ему было лет шестьдесят, и на нем был широкий ремень с крючками для различных приспособлений, какой обычно носят скотоводы.

Он приподнял свою выгоревшую на солнце шляпу и сказал:

— Это святая правда… Каким местом думают горожане?! И как это можно верить джабовской ахинее! Да Санторини все врет!

В разговор вмешался мужчина постарше. У него были огрубевшие от постоянного труда руки и загорелое лицо, суровое, как скалы, возвышавшиеся над Каламетским каньоном.