Книга Не будите спящую принцессу - Наталья Резанова

Тарбаган-мэргэн толкал и пинал зачарованных, но тщетно. Они продолжали таращиться на картинки.

— Тьфу на них! — ругался вождь. — Гости приехали, а эти дуры дрыхнут с открытыми глазами! Неужели нам самим готовить еду?

— Это мы сейчас исправим... — Ауди снова взялся за топор.

— Нет, конунг! — я схватила его за руку. — Здесь колдовство было другое, и прежний способ лечения не годится.

— А что делать? — спросил граф Бан.

— Сейчас придумаю... Где Шланг?

— Вот он, за юртой сховался, — Ласкавый выволок миннезингера на всеобщее обозрение.

— Так. Шланг, бери лютню и пой!

— Ты что, пи-пи-пи, с ума спятила? Я же не могу петь, в этом и состоит мое проклятие!

Не свой репертуар! Что угодно! Хоть «Мону Ванну», хоть «Крыску мою», хоть детскую считалку. Лишь бы погромче и с чувством.

— Не буду, — с достоинством отвечал Шланг. — Это надругательство над высоким искусством, над моими принципами!

— Не снимем колдовство — тебе самому устроят надругательство в лучшем виде. И вообще, они же ни слова не поймут!

Последний довод оказался для Шланга решающим. Он взял лютню, ударил по струнам, не без эффекта сыграл классический зачин и хриплым тенором грянул:

Ты ему, а он тебе,

Принцип сей хорош.

Только редко в жизни

Ты его найдешь.

Трудно в этом мире

Без обмана жить.

Если хочешь выжить,

То умей хитрить!

Только в сказках люди любят правду,

Только в сказках подлость ждет разгром.

А на деле слишком часто платят

Злом за добро!

Медленно, с трудом, еле-еле те, кто сидели в юрте, зашевелились, заморгали. Кое-кто из них повернул голову в сторону Шланга. Воспользовавшись этим, я, держа наготове кинжал-кастет, заорала:

— Добрые женщины! Почтенные старцы! Храбрые отроки! Только у нас! Только сейчас! Проездом из Второримской губернии в Камбалу — прославленный на всю Ойойкумену миннезингер Шланг! Единственный концерт! Оставайтесь с нами!

Шланг продолжал, переведя дух:

Исполняй обеты,

Будь добрым и молись

Но на свете этом

На беса не нарвись!

Добродетель любишь?

Так не проиграй!

Разбирайся в людях,

Если хочешь в рай!

Предок лгал

Всевышнему когда-то.

Ложь — обыкновенные слова.

И ни ты, ни я не виноваты —

Жизнь такова!

Нет для правды права,

Побеждает ложь!

Не ищи ты правды,

Где ее найдешь?

Теперь все повернулись к Шлангу и, ошеломленно хлопая глазами, воззрились на него. Я побежала к следующей юрте, чтоб откинуть полог. Шланг, умница, закончив песню, тут же затянул другую. Старики, женщины и дети, позабыв о картинках, потянулись за ним.

На эту жизнь

Нам наплевать.

Ведь двум смертям на свете не бывать!

И чтоб с пути не сбиться,

С тоски не удавиться,

С утра до ночи будем танцевать! —

распевал миннезингер.

— Оставайтесь с нами! — кричала я.

Избавление от заклятья затянулось до ночи. Шланг не халтурил, перебирая все, что приходило ему на память — от сочинений трубадуров минувших веков до детских песенок. И когда стемнело, засыпая, я слышала его голос. Самого Шланга не было видно — он был окружен благодарными слушателями.

И тогда наверняка

Мы задавим песняка.

И хугларо заиграют на виолах.

Пусть доходов ни черта,

Но зато наши текста

Учат в школах, учат в школах,

Учат в школах!

Не успела я увериться, что от компании, которой я обзавелась по выезде из Червоной Руты, есть польза, как мне пришлось в этом усомниться.

Граф-воевода заявил, что нельзя оставлять белышей в трудный час — мы, мол, в ответе за тех, кого расколдовали. Хотя у кочевников и впрямь началась депрессия после ремиссии, наверняка они бы и без нас справились, в степи народ крепкий. Но остальные сочли возможным поддержать Бана. И, вместо того, чтобы встать на хвост убегающему магу, мы на пару дней застряли на стоянке.

К счастью для белышей, Ик Бен Банг угнал не всех лошадей, а в основном просто распугал их, чтобы предотвратить возможность погони. Это выяснили в первый же день Ласкавый и Кирдык, отправившись на разведку. Так что в эти дни кочевники были заняты тем, что собирали разбежавшийся табун. Разумеется, это касалось рядовых белышей. Знать, во главе с Тарбаган-мэргэном, пировала с Бан-ханом и Ауди-баем.

Однако наибольшие испытания ожидали Шланга. Женское население, разбуженное ото сна, усиленно жаждало его отблагодарить. К чести миннезингера надо сказать — каким бы задохликом он ни выглядел не одна не ушла обиженной.

— Это что, — гордо сказал он мне, — вот когда я на вершине славы был, там такое творилось! Бабы, пи-пи-пи, в очередь на квартал выстраивались! Графини и баронессы в космы друг другу вцеплялись!

Меня поначалу этот избыточный успех Шланга несколько беспокоил, и я опасалась, что белыши, полностью оправившись от последствий колдовства, снова возьмутся за сабли, дабы отмстить поругателю женской чести. Но Кирдык успокоил меня, заметив, что у степняков девушек держат свободно, и до замужества им многое дозволено.

Я не была уверена, что все степные красавицы, лоснящиеся от бараньего сала (единственная косметика, которую они признавали), осаждавшие Шланга, были незамужними девицами. Но, когда в племени народятся белобрысые младенцы, мы, надеюсь, будем уже далеко.

Мне в эти дни делать было решительно нечего. На пиру мне по статусу не полагалось находиться, и это не очень меня огорчало. Побывала я уже на празднествах степных народов и никакой роскоши и размаха в них не видела. Правда, белыши не злоупотребляли кониной, как хамы, либо дурманящими веществами, как Пришельцы с Заокраинного Запада. Но то, что они именовали чаем, употреблять мог только весьма закаленный человек. То же относится к кумысу и айрану. Проводить время с женщинами я не могла. Ну, не сложились у нас отношения. Особенно после того, как я прибрала по юртам обрывки колдовской раскладки и предала их огню. Знаю, что книги жечь нехорошо, но вдруг колдовство Ик Бен Банга дает рецидив? Однако женщины после того стали смотреть на меня косо — при их разрезе глаз это удавалось без труда — и называть меня «перерожденной шаманкой».

После того, как пиршество закончилось, начался военный совет. Вот туда меня позвали. Собственно, от наших обычных посиделок у костра совет отличался тем, что отсутствовал Шланг (он был все еще занят с поклонницами), но присутствовал Тарбаган-мэргэн. Он держал речь первым: