Книга Песнь небесного меча - Бернард Корнуэлл

— То, что сделал Осферт, господин, было очень храбрым поступком. Не уверен, что у меня хватило бы храбрости такое сделать. Он спрыгнул с огромной высоты, напал на ужасного воина и остался в живых, чтобы вспоминать этот подвиг. Если бы не Осферт, господин, сегодня Зигфрид все еще был бы в Лундене, а я лежал бы в могиле.

— Ты хочешь, чтобы тебе вернули Осферта? — спросил Альфред.

Ответом, конечно, было «нет», но Беокка почти незаметно кивнул седой головой, и я понял, что Осферт не нужен в Винтанкестере. Мне не нравился этот юноша, и, судя по безмолвному посланию Беокки, там он тоже никому не был нужен, но его храбрость была достойна подражания. Я подумал, что у Осферта сердце воина.

— Да, господин, — ответил я и увидел, как Гизела украдкой улыбнулась.

— Он твой, — коротко сказал Альфред.

Беокка благодарно возвел к небу здоровый глаз.

— И я хочу, чтобы норвежцев и датчан убрали из устья Темеза, — продолжал Альфред.

Я пожал плечами.

— Разве это не дело Гутрума? — спросил я.

Бемфлеот находился в королевстве Восточная Англия, с которым у нас официально был мир.

Альфреда рассердило, что я назвал Гутрума его датским именем.

— Королю Этельстану сообщили о возникших трудностях, — заявил он.

— И он ничего не сделал?

— Пообещал сделать.

— А викинги безнаказанно разгуливают по его землям, — заметил я.

Альфред ощетинился.

— Ты предлагаешь мне объявить войну королю Этельстану?

— Он позволяет вражеским отрядам заявляться в Уэссекс, господин, так почему бы и нам не ответить тем же? Почему бы не послать корабли в Восточную Англию, чтобы потрепать владения короля Этельстана?

Альфред встал, не ответив на мое предложение.

— Вот что самое важное, — проговорил он. — Мы не должны потерять Лунден. — Он протянул руку в сторону отца Эркенвальда, и тот, открыв кожаную сумку, вынул свиток пергамента, запечатанный коричневым воском. Альфред протянул этот пергамент мне. — Я назначаю тебя военным губернатором города. Не допусти, чтобы его снова захватил враг.

— Военным губернатором? — многозначительно переспросил я, взяв пергамент.

— Все войска и члены фирда будут находиться под твоим командованием.

— А город, господин? — спросил я.

— Город станет Божьим местом, — ответил Альфред.

— Мы очистим его от греха, — перебил отец Эркенвальд, — и да станут его грехи белы, как снег.

— Аминь, — истово проговорил Беокка.

— Я назначаю отца Эркенвальда епископом Лундена, — продолжал Альфред, — и гражданское управление будет находиться в его руках.

Я почувствовал, как у меня упало сердце. Эркенвальд? Который меня ненавидит?

— А как же олдермен Мерсии? — спросил я. — Разве не в его руках здешнее гражданское управление?

— Мой зять, — сдержанно проговорил Альфред, — не будет оспаривать мои назначения.

— И как много власти ему здесь принадлежит?

— Это — Мерсия! — сказал Альфред, топнув ногой. — А он правит Мерсией!

— Значит, он может назначить нового военного губернатора? — спросил я.

— Он будет делать то, что я ему велю, — ответил Альфред; в его голосе внезапно зазвучал гнев. — Через четыре дня мы закончим все приготовления, — он быстро снова собой овладел, — и завершим все дискуссии, необходимые для того, чтобы позаботиться о безопасности и благоустройстве этого города. — Он отрывисто кивнул мне, наклонил голову в сторону Гизелы и отвернулся.

— Господин король, — мягко проговорила Гизела, остановив собравшегося было уйти Альфреда, — как поживает ваша дочь? Я видела ее вчера, и она была в синяках.

Взгляд Альфреда метнулся к реке, где шесть лебедей преодолевали буйную воду под сломанным мостом.

— С ней все хорошо, — сдержанно проговорил он.

— Синяки… — начала Гизела.

— Она всегда была озорным ребенком, — перебил он.

— Озорным? — нерешительно переспросила Гизела.

— Я ее люблю, — сказал Альфред. Не оставалось сомнений, что он говорит правду, — столько неожиданного чувства прозвучало в его голосе. — Но если озорной ребенок забавляет, то для взрослого озорство есть грех. Моя дорогая Этельфлэд должна научиться послушанию.

— Итак, она учится ненавидеть? — спросил я, вспомнив недавние слова короля.

— Теперь она замужем. И ее долг перед Богом повиноваться мужу. Она научится этому, я уверен, и будет благодарна за урок. Трудно наказывать дитя, которое любишь, но грешно воздерживаться от такого наказания. Молю Бога, чтобы Этельфлэд со временем научилась быть любезной.

— Аминь, — сказал отец Эркенвальд.

— Хвала Господу, — сказал Беокка.

Гизела промолчала, и король ушел.

Я должен был догадаться, что в совет во дворце на вершине лунденского холма будут входить и священники. Я ожидал военного совета, трезвого обсуждения того, как лучше всего очистить Темез от головорезов, кишащих в устье, но вместо этого, едва я отдал свои мечи, меня проводили в окруженный колоннами зал, где стоял алтарь.

Меня сопровождали Финан и Ситрик. Финан, добрый христианин, перекрестился, но Ситрик, как и я, был язычником и посмотрел на меня с тревогой, будто боялся религиозного волшебства.

Я вытерпел церковную службу. Монахи распевали, священники молились, колокола звонили, мужчины преклоняли колена. В помещении находилось около сорока человек, большинство из них — священники, и всего одна женщина — Этельфлэд, сидевшая рядом с мужем. Она была одета в белое просторное одеяние, стянутое на поясе голубым кушаком, в ее пшенично-золотистые волосы были вплетены цветки вероники.

Я стоял позади нее, но один раз, когда она повернулась, чтобы посмотреть на отца, я увидел пурпурный синяк вокруг ее правого глаза.

Альфред не глядел на нее и не вставал с колен.

Я наблюдал за королем, наблюдал за поникшими плечами Этельфлэд и думал о Бемфлеоте и о том, как можно сжечь это осиное гнездо. Первым делом, думал я, мне потребуется провести корабль вниз по реке и лично посмотреть на Бемфлеот.

Альфред внезапно встал, и я решил, что служба наконец-то закончилась, но вместо этого король повернулся к нам и прочел очень беглую проповедь. Он призвал нас поразмыслить над словами пророка Иезекииля — кем бы тот ни был.

— «И узнают народы, которые останутся вокруг вас, — прочитал нам король, — что Я, Господь, вновь созидаю разрушенное и засаждаю опустелое»[7]. Лунден, — король положил пергамент со словами Иезекииля, — это город саксов, и хотя он в руинах, с Божьей помощью мы отстроим его. Мы превратим его в Божье место, в свет для язычников.