Книга Реки золота - Адам Данн

— Реза, он обманывает тебя. Тайком продает пако, что подрывает твою торговлю. Он знает, что ты вторгаешься на территорию ЛА. Пытался завербовать и меня. Я отказался иметь с ней дело, и она избила… велела своим людям избить меня. Посмотри на мое лицо, Реза, ты знаешь, что я не лгу.

Реза молча глядит на меня, его суровые глаза блестят даже сквозь дым и темноту. Он слушает; может быть, понимает меня. Он должен узнать о пропавшем товаре, скрывать это нет смысла. Если выложу все начистоту, то, видимо, смогу убедить его в своей невиновности.

— Значит, — говорит Реза, поднимая свою сигарету, — ты отказался иметь с ней дело.

И медленно, очень медленно поворачивает портативный компьютер ко мне.

Экран дисплея расщеплен.

Одно окно неподвижно, на нем первая страница сайта «Раундапа», где ЛА обнимает Н. В другом тоже результаты наблюдения — из Большого холла в Метрополитен-музее. Судя по углу изображения, запись сделана из круглой башенки возле центра безопасности — черт возьми, как ее раздобыл Реза? Камера смотрит на радостно обнимающуюся пару, не обращающую внимания на людей вокруг.

Это я и Н.

— Ну, — ворчит Реза, отодвигая компьютер к краю стола, — с каких пор ты видишься с этой курвой?

У меня возникает множество вопросов, я не знаю, с какого начать. Собственно говоря, я онемел. Стою с открытым ртом, а Реза делает рукой подзывающий жест, и кто-то, нет, что-то, стискивает меня жуткой хваткой, более сильной, чем громилы ЛА. Чувствую, как трутся друг о друга мои кости, пытаюсь закричать, но получается только прерывистый хрип. В затылок мне упирается что-то острое; мелькает мысль, что мне делают укол, но нет, это палочка.

Палочка от леденца.

Это гораздо, гораздо хуже.

Меня сгибают вперед, верхняя часть тела прижимается к столу, удар приходится на правую скулу. Реза сидит спиной ко мне, профиль его частично скрыт темнотой и высокой спинкой кресла. Самовара нигде не видно, только почти пустая бутылка раки, стакан, старая зажигалка и широкая плоская коробка сигарет с надписью «Казах». Я смотрю, как целуюсь с Н на дисплее в давние-давние времена.

Сила, прижимающая меня к столу, неподвижна, это ледник, вдавливающий меня в дерево. На фоне голубого экрана настенного телевизора ярко вспыхивает оранжевая точка от кончика сигареты Резы.

— Думаешь, я не в курсе? — рычит он.

Я не знаю, на какой экран он смотрит, и не могу понять, обо мне он говорит или о Принце Уильяме, но это не имеет значения, мне нужно немедленно изложить свое дело. Но в этой позе, с нажимом на спину, грудь, лицо, каждое слово дается мучительно.

— Реза, постой, я могу объяснить. Это было…

— Тебе это едва не сошло с рук, — говорит Реза, глядя на экран. Голос у него отчетливый, но в нем звучит скрежет, которого я не слышал раньше.

— Нет, — запинаясь, бормочу я, — это не имеет никакого отношения к…

Реза делает движение сигаретой, и мир исчезает, оставляя пустоту, тут же заполненную чем-то превышающим боль, страдание — некая сфера ощущения, которую можно представить лишь в области смерти. Это царство Любителя леденцов.

Даже в темноте, с прижатой к столу головой, я все отчетливо вижу. Теперь тот вечер в гриль-баре становится ясен. Принц Уильям получал сведения за секс, работая на обе стороны против меня. Вот откуда он знал об убитых таксистах, о войне — обо всем. Вот откуда он знал, как меня подставить, чтобы я расплачивался за все. Если ЛА выиграет войну, он станет руководить сбытом. Если выиграет Реза, мне все равно конец, а он получит кусок пирога побольше. Принц Ульям издали видел приближение этого конфликта и понимал, что ему понадобится козел отпущения, только не один из таксистов, кому есть до них дело? Нет, им должен был стать кто-то повыше Аруна, кто-то из среднего звена. Я. Этого не может быть, но это есть.

— Реза, послушай. Я не работаю на ЛА. Работает он. Он подставил меня так, чтобы я в твоих глазах оказался виноватым. С этой женщиной я познакомился в «Ефе». Я даже больше с ней не вижусь.

Даже сквозь боль говорить это мучительно.

Реза поднимает правую руку, и пара на дисплее исчезает. Снова затягивается сигаретой, воздух становится еще более смрадным. Через минуту меня вырвет от этой вони или от боли.

— Даже если ты говоришь правду, — неторопливо произносит он, — я не могу доверять твоим словам.

— Нет. Можешь, Реза. Я расплачусь с тобой за все. Только дай мне такую возможность. Клянусь, верну все до цента. Мы можем разработать…

— Tacut! — рявкает он.

Мои руки и ноги уже почти ничего не чувствуют. Эта штука на моей спине, очевидно, может вечно держать меня в таком положении. А Реза злится все больше.

— Ты хочешь договориться?

Он поворачивается в кресле и оказывается в свете настольной лампы. Глаза его налиты кровью, лицо красное, потное, зубы оскалены. Мой босс горгулья и усадил мне на спину демона. Я слышу исходящий от меня странный резкий звук, но, похоже, его издает кто-то другой. Все, кроме боли, кажется нереальным.

— Господи, вы, американцы, такие неженки! — рычит Реза и затягивается сигаретой, кончик ее становится розово-белым.

Я пытаюсь, пытаюсь шевельнуться, но масса ка моей спине огромна и неподатлива.

— Кет, Реза, подожди, я не имел в виду… пожалуйста… НЕ НАДО…

— Ренни, ты получаешь приказания, а не отдаешь их, понятно? — шипит Реза.

И медленно подносит кончик сигареты к моей шее, чуть пониже левого уха, куда касались языками Л и Н, и последнее, что чувствую, — это запах своей горелой плоти.

Рыбья морда

— Кто тебя послал? — спросил Сантьяго.

— Секрет, — пробормотал Мор.

Сантьяго подумал, что, наверное, лучше не касаться таких подробностей.

— Кто ты?

— Я Р/КУ, — прокашлял Мор.

— Только подлец не дает прямых ответов! — рассвирепел Сантьяго.

— Я член разведгруппы Р/КУ, двадцать шестой МЕУ (СОК), — сказал Мор ясным, свободным от мокроты голосом диск-жокея.

Сантьяго, привыкший за годы службы в полиции к аббревиатурам, ничего не понял.

— Расшифруй.

Они прислонялись к стеклянной стене толщиной шесть дюймов, образующей одну сторону цистерны площадью около квадратного акра. Наполненная холодной темной морской водой цистерна стояла в дальнем углу Нью-Йоркской аквариумной площадки на Кони-Айленд. Мор наконец согласился поговорить, после того как попросил Сантьяго выписать для него из арсенала карабин М4, а Сантьяго целую минуту честил его по-английски, по-испански и, в меру знания языка, по-креольски. Потом он выписал карабин. По внутреннему побуждению выписал и «бенелли». Оружие лежало в запертом багажнике «виктории».