Книга И приидет всадник… - Роберт Липаруло

— Вы сообщили об этом в полицию?

— Я уже говорил вам, что сообщил. И никто не почесался.

— Куда вы написали заявление?

— В полицейский департамент Нью-Йорка, естественно.

— И они не стали проводить расследование? Не взглянули на следы взлома, не брали анализ…

— Они ничего не сделали! — резко ответил отец МакАфи, поставил локти на стол и в отчаянии воздел руки. — Что вы за дура, ей-богу!

Алиша посмотрела ему в глаза. Поначалу он прямо сверлил ее взглядом, но она не отводила глаз. Секунд через тридцать мускулы на правой стороне его лица судорожно дернулись: словно какой-то подкожный паразит проскользнул от глаза к краю губы. Алиша вдруг почувствовала, что священник готов расплакаться.

— Простите, — произнес он, закрыв лицо руками. — Раньше я не был таким раздражительным. За все эти недели я проспал от силы пару часов. Я перестал есть. Я… Я…

Алиша отложила на диван ручку и блокнот, подошла к письменному столу и попыталась успокоить его, погладив по голове. Тот вздрогнул, когда ее пальцы коснулись его виска, но не отнял ладони от лица.

— Что случилось, святой отец? — спросила Алиша. — Расскажите мне все не как полицейскому, а как другу. Я умею слушать.

Отец МакАфи отнял от лица руки. Вблизи было видно, как он изможден. Под глазами мешки; кожа свисала складками, как портьеры. На белках глаз вздулись кровеносные сосуды. Кожа на лице была сухой и желтой, как луковая кожура. Священник издал тяжкий вздох и словно даже немного уменьшился при этом.

— Я знаю, кто меня обокрал, — сказал он, покивав головой. — Во всяком случае, кто приказал это сделать.

— Кто-то заказал эту кражу? — Алиша положила руку на его костлявое плечо.

— Ватиканский священник отец Рендалл. Адальберто Рендалл. — В голосе отца МакАфи звучало отвращение, когда он произносил это имя.

— Ничего не понимаю.

— В этом вы не одиноки, — горько рассмеялся МакАфи. — Он приходил ко мне якобы по поручению Секретного архива Ватикана.

— «Секретный» — это что, название?

— Да. «L’Archivio Segreto Vaticano». Секретный он не потому, что о нем никто не знает, а потому что он закрыт для журналистов и широкой публики. В нем можно работать только по специальному разрешению. Секретным является то, что в нем хранится.

— Чего же хотел этот отец Рендалл?

— Он поздравил меня с тем, что собранным мной материалам присвоен статус Magnipensa Scripta Conservanda. Он присваивается только очень важным для католической церкви документам и сочинениям. Посланиям святого Франциска Ассизского, например, «Азбуке веры» и тому подобным вещам. И вот Святой престол решил включить мой архив в перечень драгоценных текстов и взять его на хранение с тем, чтобы крупные богословы могли его изучать. Неладно что-то в Датском королевстве — то есть в Ватикане. Так я и ответил отцу Рендаллу.

— А что представляет собой ваш архив?

— А-ах! — Отец МакАфи встал из-за стола. Когда он распрямил спину и плечи, к нему, во всяком случае, внешне, вернулось достоинство. Священник неторопливо подошел к двери справа от дивана. Открыв ее, он включил там верхний свет. За дверью оказалась комнатка размером с большой чулан, уставленная старыми картотечными шкафами высотой в рост самого священника. МакАфи вытащил один ящичек — в нем было пусто. Он вытащил другой, из другого шкафа и в другом ряду — тоже пусто. Священник беспомощно развел руками.

— Труд всей жизни, — произнес он.

Алиша тоже шагнула к одному из шкафов у другой стены комнатки и вытянула наугад один из ящиков. Там валялся одинокий листик бумаги.

— Что здесь хранилось? — спросила она.

— Вырезки из газет, записи моих бесед с людьми, больничные документы: истории болезни, электрокардиограммы, энцефалограммы, заключения о смерти, а еще — журналы, рисунки, диаграммы, фотографии, черновики рукописей… все.

— Материалы для ваших книг?

— Труд всей жизни, — повторил МакАфи. — Все пропало, все.

— У вас не осталось копий, электронного варианта?

Он грустно засмеялся и покачал головой.

— Я начал эту работу задолго до прихода компьютеров. Я больше доверяю бумаге, ее можно в руках подержать. Люблю разложить бумаги по всему кабинету, даже по полу, и книги всегда писал от руки. Они неплохо продавались, и издатель позволял мне такую вольность. Что касается фотокопий… мне даже в голову не приходило их делать.

Священник посмотрел на шкафы таким страдальческим взглядом, каким престарелый патриарх мог бы смотреть на склеп своего безвременно ушедшего семейства.

— Значит, все украденные материалы относились к опыту людей, переживших клиническую смерть? — поинтересовалась Алиша.

— Да, сорок лет исследований.

— А что из собранных вами материалов не вошло в книги?

— Да много чего. Например, беседы с людьми, которые утверждали, что пережили это состояние, но чей опыт невозможно было подтвердить. Таких было очень много.

— А чем же можно подтвердить такой опыт? — спросила Алиша, прислонившись спиной к одному из шкафов.

— С физиологией все просто. Были ли свидетели произошедшего с человеком несчастного случая или сердечного приступа? Есть ли медицинские свидетельства? Применялись ли средства реанимации? Кем? Сколько времени длилась остановка сердца? Были ли скоротечные ишемические нарушения? Зато метафизический опыт — вещь не настолько определенная. Я ищу свидетельства того, что субъект находился вне пределов своего тела, — таких, например, когда он приходит в себя, располагая знаниями, которых у него, по идее, быть не должно.

— Например?

— Знания о том, что происходило вокруг в то время, когда он находился в состоянии клинической смерти. В идеале это должно быть что-нибудь такое, чего обычный живой человек не смог бы воспринять с помощью органов чувств. Так что разговоры окружающих, находившихся рядом, в расчет не идут. А вот сведения о том, что медсестра потихоньку завязала шнурок на туфле или промахнулась, выбрасывая мусор в мусорное ведро, — это годится. Иногда люди возвращаются, обладая знаниями древних языков или какими-то сверхъестественными способностями, но это редко. Чаще всего их опыт невозможно подтвердить или он не подходит к моей теме. Для меня первейшее свидетельство — эмоциональное состояние человека сразу после того, как он пришел в себя.

— Эмоциональное состояние? — Алиша пожалела, что оставила блокнот на диване. — Каким же оно должно быть?

— Ужас, — поднял брови отец МакАфи.

— Но мне казалось… — недоуменно заморгала Алиша. — Ну говорят же, сияние всякое, прекрасная музыка, умиротворение…

— Вы не читали моих книг. Большинство пишущих — я не называю их исследователями, потому что исследованием там обычно и не пахнет — так вот, большинство пишущих действительно сосредотачивает внимание на, так сказать, позитивных воспоминаниях о пережитом состоянии клинической смерти. У меня есть подозрение, что эти истории, как правило, выеденного яйца не стоят, — улыбнулся священник. — Видите ли, девушка, моя специализация — это люди, которые после смерти попадали в ад.