Книга Святотатство - Джон Мэддокс Робертс

— Сознаете ли вы, что в случае, если один из вас умертвил бы другого в присутствии жрицы богини Весты, выжившего ожидала бы весьма печальная участь? Если вы забыли об этом, напомню: его вывели бы за пределы городских стен и засекли до смерти прутьями. Лишь немногие государственные преступления ныне караются столь тяжким наказанием, и оскорбление весталки — одно из них.

— В таком случае, — произнес я, кивнув в сторону ликторов, — мне следует поблагодарить этих добрых граждан за то, что они помешали мне убить эту омерзительную гадюку.

— К счастью для тебя, ты нарушил ход заседания, где разбиралось дело о вымогательстве, — изрек Октавий. — Если бы ты ворвался на заседание о совершенном насилии, то немедленно оказался бы на месте обвиняемого и был осужден.

Это было откровенным преувеличением. Началу всякого судебного процесса неизменно предшествовала длительная волокита — принесение клятв, объявление о поручительстве и тому подобное.

— Вы оба уже не в первый раз замечены в нарушении общественного порядка, — продолжал претор. — Вы представляете угрозу спокойствию и безопасности всех римских граждан!

— Протестую! — завопил я. — Я всего лишь защищал собственную жизнь…

— Молчать! — рявкнул Октавий.

Он поднял голову и обвел взглядом Форум.

— Где цензор Метелл? — вопросил он, жестом приказывая одному из ликторов подойти. — О, вижу, он стоит у статуи Суллы. Приведи его.

Ликтор бросился исполнять приказание и вскоре вернулся с моим отцом. Судя по гневному взгляду, который отец бросил на меня, ликтор дал ему исчерпывающий отчет о моих подвигах.

— Что ты хочешь от меня, благородный претор? — спросил отец.

— Цензор Метелл, я намерен предъявить твоему сыну обвинение в нарушении общественного порядка и ношении оружия в пределах померия. Я намерен также свериться с книгами законов, дабы узнать, возможно ли предъявить ему обвинение в оскорблении суда. Подобные же обвинения я намерен предъявить и Публию Клодию, но прежде следует установить, обеспечивает ли должность квестора, которую он в настоящее время исполняет, неприкосновенность в подобных случаях. Ты готов взять на поруки Деция Младшего, если я отпущу его под твою ответственность?

— Готов, — ответил отец.

— Тогда забери его. Я пошлю в лагерь Помпея за старшим братом Клодия, Аппием. Следует во что бы то ни стало разлучить этих двоих, твоего сына и его недруга. Иначе, начав с оскорбления римского суда, они кончат тем, что сровняют город с землей.

Вне всякого сомнения, Октавий был наделен чувством юмора.

— Обещаю, что в назначенный день мой сын явится на заседание суда, — заявил отец. — Ни один римлянин не может быть выше закона.

— Кажется, эти двое думают иначе, — сухо заметил Октавий.

Ликторы выпустили меня, и я наклонился, чтобы поднять оружие. Теперь, когда обвинение было предъявлено, не имело значения, оставлю ли я при себе кинжал и цестус. Мы с Клодием злобно переглянулись на прощание, и я побрел прочь вслед за отцом.

— Ты всегда отличался прискорбным безрассудством, — процедил отец, когда мы пересекали Форум. — Но нынешняя твоя выходка превзошла все прежние. Надо было лишиться последнего разума, чтобы попытаться убить Клодия на заседании суда, под самым носом претора!

— Я боялся, другого шанса у меня не будет, — буркнул я.

— Тебе, кажется, было ясно сказано, что от Клодия следует держаться подальше, — бросил отец.

— Я так и делал, — предпринял я попытку оправдаться. — Клодий сам меня выследил. Приказал своим людям схватить меня. Их, кстати, было не меньше дюжины. Мне пришлось спасаться бегством. А когда Клодий меня настиг, драки было не избежать.

— Подозреваю, что запекшаяся кровь на твоем кинжале принадлежит не Клодию. Но чья эта кровь? Я счел за благо не задавать подобный вопрос в присутствии претора.

Позабыв о ране, я пожал плечами, и боль немедленно пронзила меня стрелой.

— Ну, может, на улицах, по которым мне довелось бежать, осталась парочка мертвых тел. Но все это — прихвостни Клодия, презренный сброд, участь которого никого не волнует.

— Рад слышать, что ты не дал им спуску. Мысль о том, что сын мой не только болван, но и трус, была бы для меня непереносима. Плечо болит?

— Как ты добр, что спрашиваешь… Болит невыносимо и к тому же кровоточит. Думаю, рану необходимо зашить. Сейчас я пойду в Заречье, к врачевателю Асклепиоду. Он уже помогал мне в подобных случаях.

— Вопрос состоит в том, могу ли я надеяться, что ты доберешься до своего Асклепиода, не ввязавшись в новую переделку, — проворчал отец.

Разумеется, мысль проводить меня даже не пришла ему в голову.

— Одного сражения в день достаточно для самой воинственной души, — усмехнулся я.

К этому времени мы с отцом уже вышли за пределы Форума, и прохожие бросали удивленные взгляды на мое окровавленное плечо и разорванную одежду.

— Полагаю, тебе следует на некоторое время оставить город, — заявил отец.

— Но я только что вернулся!

— Рим может выносить твое присутствие лишь в незначительных количествах. Уверен, если ты возьмешь на себя управление нашим поместьем в Бензентуме, это пойдет тебе только на пользу. Жизнь в деревне поможет тебе обрести благоразумие и душевное равновесие.

В Риме бытует мнение, согласно которому сельская жизнь, в отличие от городской, способствует телесной крепости и душевным добродетелям. Возможно, происходит это оттого, что в сознании большинства людей добродетель неотделима от скуки, а ничего более скучного, чем жизнь в сельской глуши, придумать невозможно. При этом не следует забывать, что речь идет о добродетелях землевладельца, а не землепашца. Каким образом человек, отдавая распоряжения надсмотрщику, надзирающему за полевыми работами, может ощутить благотворное воздействие земли, ускользает от моего понимания. Тем не менее многие мои сограждане искренне считают деревенскую жизнь панацеей от всех телесных и душевных недугов.

— Уезжать мне сейчас никак нельзя, отец, — возразил я. — Ты же знаешь, я занят важным расследованием. Конечно, наблюдать, как рабы удобряют навозом виноградники, — тоже важное дело. Но прежде чем за него приняться, я хочу завершить начатое.

— Твои желания никого не волнуют, — отрезал отец.

Отец семейства обладает неколебимой и неоспоримой властью над своими детьми, сколь бы зрелых лет они ни достигли, гласит Patria Potestas, основополагающий постулат, на котором основано римское право. Ты можешь дожить до седин, стяжать громкую воинскую славу, завоевав множество провинций, но если твой отец жив, в глазах закона ты прежде всего — его сын.

— От того, чем я занимаюсь, зависит безопасность государства, — заявил я.

Отец коротко невесело рассмеялся:

— Ты имеешь в виду всю эту шумиху, поднятую вокруг оскорбления ритуала в честь какой-то чужеземной богини?