Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Рисуешь новый Рим? — поинтересовался он.

— Это заказ.

— Ах, так тебе заплатили?

— Нет. Я просто хочу быть полезной обществу.

— Какое великодушие, и это в неполных двенадцать лет. — Нумидиец улыбнулся. — Скоро ты станешь раздавать хлеб вместе с Октавией.

— Я видела, как ты благодарил ее утром, — сорвалось у меня с языка. — Значит, подарок все же пришелся ко двору.

Юба поднял брови.

— Конечно. Это единственный сохранившийся портрет моего отца.

Я стиснула зубы, мысленно пообещав себе больше не поддаваться на его подначивания, и остаток дня старательно закрывала от нумидийца свои эскизы.

Глава десятая

На седьмой день без хлебных раздач в Субуре вспыхнули первые бунты. Никто, кроме Октавии, не удивился, когда люди принялись громить лавки, грабить разносчиков и поджигать таверны, хозяева которых отказывались подождать с уплатой. Пока мы сидели в триклинии, поедая дроздов и устриц под нежные звуки арфы, Субура бушевала, словно разъярившийся волк. Голодные толпы пожирали все, что встречалось им на пути, — кур, собак и даже котов. Когда на восьмой вечер наш ужин прервал солдат, явившийся сообщить, что плебеи выдали театрального лучника, я увидела в глазах Цезаря торжествующий блеск.

— Завтра же возобновить раздачи, — приказал Октавиан. — Напомните людям, что их еда оплачена мной, что я вынужден продавать свои статуи, лишь бы купить им хлеба.

Солдат улыбнулся.

— Будет исполнено, Цезарь.

— И кто же преступник? — бросил он как бы между делом.

— Один из ваших рабов. Мальчик на побегушках, из кухни.

Октавиан подозрительно замер.

— Мальчик или мужчина?

— Ему шестнадцать.

— Вы уверены в его виновности?

— Три недели назад он удрал с Палатина, так что плебеи не сомневаются. Одно слово — беглый раб.

Агриппа в гневе поднялся с места.

— Так это он или нет?

— Он, — чуть увереннее сказал солдат.

Несмотря на запрет Октавиана продавать рабам оружие, всегда находились торговцы, готовые обойти закон за хорошую плату.

— Прогнать его под бичами по улицам, — бросил Цезарь. — А утром распять возле Форума.

Октавия вскрикнула и прижала к губам шелковую салфетку, но в этот раз удержалась от возражений.

— Откуда им известно, что плебеи не лгут, лишь бы вновь получить свой хлеб? — прошептала я.

С румяных щек Марцелла сошла вся краска.

— Такое возможно.

— А если его пытали? — прибавила Юлия. — Под пытками человек сознается в чем угодно.

Похоже, Октавиана это не беспокоило. Склонившись над кушеткой, он продолжал писать заметки для речи в Сенате. А я никак не могла забыть о случившемся. И потому назавтра, после занятий на Марсовом поле, уговорила Юбу сопроводить нас на Форум.

— Зачем это? — сетовал он по дороге. — Смотреть на мертвого человека?

— Мне нужно знать, он это или нет, — отвечала я.

— А если нет?

— Она проверит, вот и все, — вступился Марцелл. — Мне тоже хотелось бы знать.

— Только никаких столкновений с законом, — проговорил нумидиец, обращаясь ко всем, но глядя исключительно на меня.

— Понятно, — легко согласился племянник Цезаря. — Мы просто пойдем и посмотрим.

Юба тяжко вздохнул за нашими спинами, взяв за руку Галлию. Остаток пути все проделали молча. Когда мы пришли на место, Сенат оцепили сотни римских солдат, вооруженных мечами. Каждый из них прикрывался щитом. Алые гребни на шлемах беспомощно свесились на жаре. Должно быть, несладко стоять под палящим солнцем в доспехах, подумалось мне. Тем не менее никто не двигался. Лишь суровые взгляды обшаривали толпу, выискивая возможных мятежников.

— И все это ради казни? — воскликнул Александр.

— Помощники бунтаря могут попытаться освободить его, — пояснил Юба. — Или облегчить смерть.

— Думаешь, так и будет? — с жаром спросила Юлия, окидывая глазами Форум.

— Я бы не стал надеяться, — отрезал нумидиец.

Зрителей не подпускали ни к деревянному кресту, ни к юноше, которого предстояло к нему привязать. Юба поднялся вместе с нами по сенатской лестнице, и караульные тут же расчистили место для важных зрителей. У меня неприятно сжался желудок.

— Это он? — прошептал Александр.

Солдаты прогнали приговоренного по улицам под бичами, превратив его голую спину в кровавое месиво. Даже не прикрывая глаза от солнца, я видела, что злополучный раб и ростом, и статью напоминает лучника из театра.

— Не знаю. Наверное. — Я повернулась к Юлии; та успела купить лепешку и теперь довольно жевала ее. — Как ты можешь смотреть на это и есть?

— Подумаешь, казнь. У ворот Эсквилина их часто проводят, а вот у Форума на моей памяти — первый раз.

— Редкое угощение, — вставил Юба.

— Интересно знать почему, — заметила девушка.

— Может быть, потому, что Форум построен для заключения сделок, а вовсе не для людских страданий! — рявкнул нумидиец.

— Да, похоже, ты прав. — Юлия запихала в рот последний кусочек и обернулась ко мне. — Боги мои, посмотри на эту толпу. И все из-за одного раба.

Ей даже в голову не пришло, что мы тоже часть «этой толпы», явившейся наблюдать за тем, как преступника веревками привязывают к кресту за кисти и лодыжки; как он визжит от боли, поднимаясь к небу. Я спрятала лицо на плече Александра.

— В чем дело? — осведомился Юба. — По-моему, тебе хотелось посмотреть.

— Я только желала узнать, он это или нет!

— И?

Не в силах вымолвить больше ни слова, я молча кивнула. И потом, он бы все равно меня не услышал. Форум оглох от воплей приговоренного. Как только воздвигли крест, тело провисло на грубой деревянной перекладине.

В конце концов даже Юлии стало не по себе.

— Идем, — повелела она. — Я больше не желаю на это смотреть.

Марцелл согласился.

Не похоже было, чтобы Красный Орел собирался явиться на казнь. Вряд ли кухонного раба ожидала быстрая смерть.

— Представь, если б этот юноша покушался на нашего папу, — заметил вполголоса Александр на обратной дороге, — мы бы сами желали ему погибели.

Да, но Октавиан — не наш папа. И всю дорогу я размышляла о том, не напрасно ли закричала тогда в театре.

На Палатине уже и не толковали о Красном Орле. Правда, Цезарь обратился к Сенату, потребовав для себя личную охрану. Сенат согласился и выделил ему группу отборных солдат, которых Октавиан величал своей преторианской стражей. Недели шли за неделями, на городских дверях по утрам больше не появлялись воззвания, и все начали думать, что Красный Орел решил затаиться.