Книга И явилось новое солнце - Джин Вулф

– Ты пришел за мной? – спросил он слабым шепотом.

– Я не Смерть, – сказал я, – хотя меня частенько принимали за нее.

– Вот и я, сьер. У тебя такое доброе лицо.

– Ты хочешь умереть? Если да, то я могу сделать это в одно мгновение.

– Да, хочу, раз уж мне не поправиться. – Старик снова закрыл глаза.

Я стащил с него одеяла, которыми он был укрыт, и обнаружил, что на нем вовсе нет одежды. Правый бок его раздулся, опухоль была размером с голову ребенка. Я выровнял ее, сотрясаясь под влиянием энергии, что поднималась прямо из Урса по моим ногам и в конце концов концентрировалась в пальцах рук.

Внезапно в хижине снова стало темно, и я оказался на земляном полу, зачарованно прислушиваясь к дыханию больного. Похоже, прошло немало времени. Я устало поднялся на ноги, чувствуя, что вот-вот могу заболеть – точно так я чувствовал себя после того, как казнил Агилюса. Я снял циновку и вышел на солнце,

Бургундофара бросилась мне на шею:

– Ты в порядке?

Я успокоил ее и спросил, нельзя ли где-нибудь присесть. Рослый мужик с громким голосом – должно быть, один из родственников больного – протолкался через толпу, желая немедленно знать, поправится ли Деклан. Я ответил, что не знаю, продолжая пробираться в ту сторону, куда указала Бургундофара. Ноны уже миновали, и осенний день набрал тепла, как бывает в эту пору. Если бы я чувствовал себя получше, потные, размахивающие руками батраки позабавили бы меня; именно такую публику мы распугали, представив пьесу доктора Талоса на Ктесифонском перекрестке. Сейчас они совсем задавили меня.

– Отвечай! – прокричал рослый мужик мне в лицо. – Он будет здоров?

Я повернулся к нему:

– Друг мой, ты думаешь, что раз твоя деревня накормила меня, я обязан отвечать на твои вопросы? Ты ошибаешься!

Люди оттащили его прочь и, кажется, сбили с ног. По крайней мере я слышал звук удара.

Херена взяла меня за руку. Толпа расступилась перед нами, и она подвела меня к раскидистому дереву, где мы устроились на голой утоптанной земле, несомненно, на месте сходок здешних селян.

Какой-то человек подошел и с поклоном спросил, не нужно ли мне чего. Я хотел пить; женщина принесла мне холодной речной воды в запотевшей» каменной чаше. Херена села справа от меня, Бургундофара слева, и мы пустили чашу по кругу.

Появился старейшина Гургустий. Поклонившись, он указал на Брегвина и сказал:

– Судя по словам моего брата, ты прибыл в его деревню на корабле, который плавает по облакам, и явился, чтобы примирить нас с небесными силами. Мы всю жизнь исправно поднимаемся на холмы и шлем им дым наших жертвоприношений, но люди неба все равно сердятся на нас и насылают морозы. В Нессусе говорят, что солнце остывает…

– А далеко он? – перебила Бургундофара.

– Следующее селение – Ос, госпожа. Там можно сесть на корабль и доплыть до Нессуса в один день.

– А из Нессуса можно добраться до Лити, – прошептала мне на ухо Бургундофара.

Старейшина продолжил:

– Но монарх требует с нас прежний оброк и забирает наших детей, если мы не можем заплатить зерном. Мы поднимаемся на холмы по примеру наших отцов. В Гургустиях мы перед заморозками принесли в жертву лучшего барана. Что нам теперь делать?

Я попробовал объяснить ему, что иеродулы боятся нас потому, что в былые времена величия Урса мы распространились по мирам, погубив многие другие расы и повсюду принося с собой нашу жестокость и наши войны.

– Надо объединиться, – сказал я. – Надо говорить только правду, чтобы на наши обещания можно было полагаться. Надо заботиться об Урсе так, как вы заботитесь о своих собственных полях.

Старейшина и кое-кто из собравшихся кивали, будто понимая, а может быть, они и впрямь постигали смысл моих слов. Или же понимали хотя бы малую толику из того, что я говорил.

За спинами людей послышался какой-то шум, крики радости и плач. Сидевшие вскочили на ноги; я же слишком устал, чтобы последовать их примеру. После недолгих сбивчивых речей и радостных воплей вперед вывели больного старика, все еще голого, завернутого лишь в одно одеяло из тех, что были на его одре.

– Это Деклан, – объявил кто-то. – Деклан, расскажи сьеру, как ты поправился!

Старик заговорил, но я не слышал его. Тогда жестами я велел остальным замолчать.

– Я лежал в своей постели, господин, и вдруг появился серафим, облаченный в свет. – Иные из батраков прыснули и принялись толкать друг друга локтями. – Он спросил меня, не желаю ли я умереть. Я сказал, что хочу жить, и заснул, а проснувшись, я стал таким, каким ты видишь меня сейчас.

Батраки разразились хохотом и указали ему на меня:

– Это благородный сьер вылечил тебя!

– Он был там, – прикрикнул я на них, – а вы не были! Только дурак станет говорить, что знает больше, чем свидетель!

Эта мысль явилась плодом долгих дней, проведенных мною в Траксе за слушанием дел в суде архона, а еще больше, боюсь, – тех, что я провел, верша суд Автарха.

Бургундофара хотела незамедлительно продолжить путь в Ос, но я слишком устал, чтобы трогаться в тот же день дальше, и вовсе не хотел томиться еще одну ночь в тесной и грязной хижине. Я сказал селянам Гургустий, что мы с Бургундофарой переночуем под их вечевым деревом и пусть они найдут в своих жилищах место для тех, кто пришел со мной из Вици. Они так и сделали; но, пробудившись в одну из ночных страж, я обнаружил, что Херена лежит вместе с нами.

30. ЦЕРИКС

Когда мы выходили из Гургустий, многие батраки этой деревни хотели пойти с нами, и некоторые из тех, что провожали нас от самой Вици. Я запретил им это, не желая, чтобы меня сопровождали словно какую-нибудь диковину.

Сперва они протестовали, но, увидев, что я непреклонен, удовлетворились долгими (часто повторявшими друг друга) речами благодарности и вручением подарков: мне преподнесли резной посох, замечательное творение двух лучших местных резчиков, Бургундофаре – шаль с бахромой разноцветной шерсти, должно быть, самый богатый у них предмет женского убранства, и нам обоим корзину еды. Со съестным мы разобрались по пути и выбросили корзинку в реку, остальное же оставили себе. Посох мне понравился, он был удобен при ходьбе, а Бургундофаре пришлась по душе шаль, скрасившая грубую простоту ее мужской матросской робы. В сумерках, перед самым закрытием городских ворот, мы вступили в городок Ос.

Именно здесь речка, вдоль которой мы шагали, впадала в Гьолл, и вдоль его берега стояли на приколе шебеки, караки и фелюки. Мы искали встречи с их капитанами, но все они сошли на берег по делам или в поисках развлечений, и скучающие сторожа, оставленные охранять их суда, посоветовали нам прийти наутро. Один из них порекомендовал нам заглянуть в «Горшок ухи»; мы как раз направлялись туда, как вдруг увидели человека в зеленой с пурпуром одежде, стоявшего на перевернутой бочке и обращавшегося к слушателям, которых собралось человек сто или около того: