Книга Никто, кроме президента - Лев Гурский

– Два года назад вы нам читали спецкурс в Институте переходного периода, – напомнила девушка. – По психологии современного бизнеса. Я на все ваши лекции ходила, и вы мне еще первой зачет поставили… Совсем меня не помните?

Два года назад Генпрокуратура на пару с ФНС уже вовсю поджаривали мне пятки, и тогдашние дела за рамками «Пластикса» я исполнял на чистом автомате. Вроде бы я на самом деле читал кому-то какой-то спецкурс. Зачем? Не отложилось в памяти. Видимо, не мог отказать Егору. Или, кажется, просто хотел пореже заходить в наш головной офис – уж больно тягостно было глядеть на вывороченные паркетины и выбитые деревянные панели после непрерывных, нескончаемых, бессмысленных, а потому еще более унизительных, обысков. Какие уж там, господи, студентки! Я номер своей банковской ячейки не с первого раза мог назвать.

– А если я скажу нет, вы унесете кофе обратно? – спросил я.

– Вы все шутите… – Старший менеджер Валентина вернулась за стойку. По-моему, несколько разочарованная.

Боюсь, я упустил выгодный момент, когда у девушки принято спрашивать, занята ли она сегодня вечером. Зато уж кофе мне, по крайней мере, достался честным путем: за бесспорные былые заслуги, а не за сомнительные будущие. Да и куда я мог бы ее пригласить? В однокомнатную конуру – чтобы потом у нее же утром стрелять сигареты? У олигарха из романа толстой детективщицы хотя бы оставалась мелочь на карманные расходы.

Я подлил молока, добавил сахара, размешал, но выпить кофе мне сегодня было не суждено.

За окном послышался глухой удар, взвизгнули покрышки и мимо окна пронесся, набирая скорость, новенький серый «Форд»; я успел заметить светлые волосы человека за рулем, его острый нос и плотно сжатые губы.

С улицы тут же раздались крики – крики не боли, а возмущения. Так выплескивают злость свидетели какой-нибудь мерзости, бессильные помочь, спасти или хотя бы поймать. Полный самых дурных предчувствий, я выскочил из кофейни. И первым, кого я увидел, был Денис Ларягин.

Вокруг его тела быстро кристаллизовалась толпа любопытных прохожих: смерть хорошо одетого человека среди бела дня, да еще в центре Москве, – это у нас пока редкость.

– Скотина, лихач проклятый! – громко возмущался женский голос где-то сбоку от меня. – Этот только вышел из тачки, а тот его – р-раз, как нарочно, даже на тротуар колесом заехал.

Денис лежал на краю тротуара, в трех шагах от своего «мерса» и в пяти от дверей кофейни. Высокий сильный мужик, он теперь был похож на большой манекен, кем-то злодейски изломанный и потом наспех, халтурно склеенный – лишь бы части кое-как держались, лишь бы ноги, руки и голова из папье-маше оказались примерно на тех же местах, где и раньше.

– Ублюдки, алкаши поганые, – услышал я за спиной другой возмущенный голос, тоже женский, – просто зла на них, сволочей, не хватает! Зальют зенки и ничего вокруг не видят!

– В Москве каждое второе ДТП – или пьяный за рулем, или наркоман, – возник третий голос, мужской и старческий. – Я точно знаю, у меня у самого племянник в ГАИ…

Я продолжал тупо глядеть на мертвого Ларягина, а думал о том, что белобрысый тип за рулем «Форда» не очень-то смахивал на обычного алкаша или обкуренного нарка. Скорее – на пса, который уловил в воздухе кем-то брошенную четкую команду. И не задумываясь выполнил ее.

34. МАКС ЛАПТЕВ

Первая моя реакция – бред сивой кобылы! Если бы я эту историю услышал от Сердюка, то обсмеял бы его в два счета. К словам Генерального, без пяти минут, секретаря ООН доверия у меня, конечно, было намного больше. И все же я сомневался. Заложник заложнику рознь. Могу допустить, что презервативного магната маринуют на чердаке его жена и ее любовник. Но вот чтобы президента великой державы легко взяли в оборот собаковод с музыкантом… и чтобы при этом ФСБ, МВД, администрация, правительство и вообще все на свете были ни сном ни духом… Сам великий агент 007 сказал бы: «Ай донт билив!»

– В голове никак не укладывается, да? – проницательно спросил меня Козицкий. – Думаете, наверное, мы все тут с ума посходили? По правде говоря, нам с Сердюком тоже долго не верилось.

Босс моего приятеля, крупный дядька с легкой сединой на висках, выглядел настоящим Большим Иностранным Чиновником Международного Масштаба, отполированным до блеска сотнями брифингов и саммитов. О его прошлом напоминал только мягкий украинский акцент.

– Уж больно фантастика, Василий Павлович, – честно признался я. – Даже для сценария голливудской страшилки перебор.

Сердюк, которого сдвинули на край сиденья, поближе к окну машины, не удержался и добавил к разговору свои пять копеек.

– Много ты, Макс, понимаешь в Голливуде! – объявил он, сильно важничая. – Тоже мне, эксперт нашелся. Сценарии у них, если хочешь знать, как раз на чистом сливочном делают, без дураков. Артисты – да, там туфты немерено. Я вот на ихнем «Парамаунте», где мы с Василь Палычем были с визитом, с неофициальным, их знаменитого качка Скалу Джонсона на триста баксов в армрестлинге нагрел. Влегкую, на спор, даже не вспотел. И еще на столько же, плюс двадцатка, обыграл в «подкидного» саму Николь Ки…

Козицкий неодобрительно кашлянул, и мой приятель в момент завязал с мемуарами о киношных победах. Но не с разговором.

– Я ведь о чем сказать хотел? – продолжил он. – Что в мировой истории уже всякого похожего столько было – Голливуд отдыхает. Каждый третий царь или там король был у кого-нибудь да в заложниках. Фактически. Взять, допустим, эту, как ее, маркизу Помпадур. Держала Людовика под каблуком. Или Распутин при последнем Николае – царь на него только что не молился. А генерал-полковника при первом вашем президенте помнишь, Макс? Подливал ему и вертел, как хотел, пока самого его в психушку не засадили. Или Запорожский, поп этот, при вашем предпоследнем. Факт известный, даже в сканворды попал. Еле-еле от трубы его потом оторвали, прирос намертво!..

Будущий генсек ООН с интересом взглянул на Сердюка. Тот, сдается мне, нечасто баловал босса глобальными идеями. То ли из скромности, то ли попросту свое начальство жалел. Пока мы вместе учились в ВШ КГБ, он, бывало, доводил лекторов до посинения. При всем при этом оставаясь в рамках кондового марксизма-ленинизма.

– Вы немножко про другое, Сердюк, – деликатно поправил его Козицкий. – Хотя все равно спасибо за аргумент. Пока мы сегодня катались по городу, я постарался, как мог, обдумать ситуацию… Все не так фантастично, как вы, Максим, полагаете.

Он извлек из кармана шариковую ручку, взял с сиденья блокнот, открыл его и нарисовал большую букву «Ф» в солнечном ореоле.

– Фавориты, тут Сердюк прав, были везде и во все времена, – начал кандидат в генсеки, – но им, за редчайшим исключением, нужды не было делать заложничество буквальным. И тем более им не требовалось держать в тайне свое влияние. Напротив, сила их была именно в том, что все вокруг о нем знали. Но при этом, поверьте уж старому бюрократу, властные институты могут работать точно так же, когда передаточное звено между первым лицом и другими не обозначает себя как фаворита…