Книга Амнезия - Светлана Чехонадская

Он слышал стрекотание кузнечиков и тихий смех. Он видел лицо жены и видел себя самого, стоящего рядом с ней, обнимающего ее – видел как бы и от первого лица и от третьего одновременно.

Это была такая славная и нежная картинка, что он улыбнулся и в реальности, на этой своей сегодняшней лавочке в центре Москвы.

А потом поле завертелось и захлопнулось. Турчанинов вернулся с него без всякого сожаления – мысль, пришедшая в голову, показалась ему важной.

«Марина рассказала, что из курилки медицинского института тоже видно поле. Там есть трансформаторная будка. О ней я уже где-то слышал… Ну да! О ней рассказывал Степан Горбачев. За этой будкой целовалась его жена Лола – так же, наверное, как и я на своем поле. Если дочь Михаила Королева стояла в этой курилке, она могла видеть мачеху, целующуюся с неизвестным мужчиной. Как она должна была отнестись к этому?»

Мысли вернулись к фамилии Королева.

«Итак, если Сергеева убил человек, называвший себя Михаилом Королевым, то почему он так себя называл? Он умный человек, его план с оранжевым жилетом сработал великолепно. Он мог бы оставаться умным и дальше. Достаточно было стащить из этой квартиры несколько ценных предметов, и следствие пошло бы по версии ограбления. Но он не стал этого делать. Он взял медицинские бумаги, даже не проверив, не осталось ли что-нибудь в шкафу, и взял телефон, по которому отвечал до тех пор, пока мы не нашли тело Сергеева. Мог он и догадаться о том, что коммунальщиков заподозрят и даже допросят. Но такой осторожный, выдававший себя за гастарбайтера, не предъявивший никаких документов, он, тем не менее, сказал бригадиру имя и фамилию. Он собирался недвусмысленно заявить, что это дело связано с Мариной Королевой. Он не хочет, чтобы его разоблачили, но хочет, чтобы мы знали причины убийства. А какие могут быть причины?»

Зазвонил мобильный. Он взглянул на высветившийся номер: Маринин шофер. Посмотрел на часы: одиннадцать ноль пять. В груди кольнуло. Звонок слишком поздний, чтобы быть не важным.

– Иван Григорьевич! – Шофер был в панике. – Беда! Я тут к Марине по пути заехал, хотел проверить, как да что, – мобильный ее не отвечал, я и заехал, думал проверить… Беда, Иван Григорьевич!

«Господи, бывший милиционер, а не умеет держать себя в руках».

– Говорите связно. Что случилось?

– Короче, у дверей валяются пакеты с продуктами, все разбито, яйца какие-то выкатились…

– Только пакеты валяются? Больше ничего?

(Он хотел спросить: «Тело не валяется?» – но не смог).

– Нет, там никого нет, но эти пакеты, яйца, бутылки разбитые… Я стал в дверь звонить, но никто не отвечает!

– У вас же есть ключ.

– Да есть-то он есть, но дверь не открывается! Словно ее подперли изнутри!

– Подперли изнутри?!

– Да! И телефон домашний занят! Сняли трубку, понимаете? Мне милицию вызывать?

– Да, конечно. Я тоже сейчас подойду, я тут рядом.

Уже сказав эти слова, он подумал: «Это плохо, что я рядом, вообще-то…»

30

Степан Горбачев хорошо помнил день, когда ему позвонил Миша. У него в тот период было просветление: пару месяцев назад он закодировался, и теперь ему казалось, что бросить пить у него получится.

Все последнее время он убирал квартиру: тер, мыл, как ненормальный, и не потому что так уж у него было грязно (хотя было грязно), а потому что получал от этого физическое наслаждение. Он и руки теперь мыл по несколько раз на дню.

Зазвонил телефон, и Степан, прежде чем взять трубку, обтер ее тряпкой.

– Привет, Степа, – сказал мужской голос, который он узнал только через секунду, а в эту секунду просто наблюдал за подступившей к сердцу печалью. («Миша!» – ахнул он про себя). – Узнаешь?

– Миша, – сказал он вслух. – Как я рад тебя слышать…

И вдруг заплакал.

– Ты меня слышишь? – спрашивал Королев. – Я тебя не слышу.

– Нет, я слышу, Миша. Рад, говорю, тебя слышать.

– Я тоже. Мне сегодня с утра так муторно было, я долго не мог понять, в чем дело, а потом понял: я видел тебя во сне. Мне ужасно захотелось поговорить с тобой. Во сне была еще толстуха с нашего курса, как же ее звали, такая смешная была, мы ее дразнили.

– Ее звали Пионерская Зорька.

– Точно! У нее был пионерский голос… А по имени как?

– По имени не помню.

– Как ты, Степа?

– Да я нормально. Пью только. Но я завязал, закодировался!

– Ты не пей, это вредно.

– Да я понимаю…

Они еще несколько минут разговаривали в таком же духе: ходили кругами, словно прислушивались к собственным ощущениям. Наверное, ощущения удивили обоих. Ни Степан, ни Королев не предполагали, что так растрогаются.

Уже через полчаса Михаил приехал к нему домой. Степана поразило, как он постарел. В глазах друга он увидел ответное удивление; что ж, он ведь предупреждал, что пьет.

Королев был очень скромно одет, безо всяких телохранителей, без подарков и, разумеется, без бутылки. Степан поставил чай. Он ждал, что Королев удивится чайнику – старому-престарому – все его девки поражались, что он не удосужился купить электрический, но Миша не обратил на чайник внимания, и это словно разогнало пелену, остававшуюся между ними.

Отрешенный взгляд друга смягчался только изредка: когда встречался со взглядом Степана. В остальные моменты он как бы смотрел сквозь вещи, не видел их и не хотел видеть. Вначале Горбачев подумал, что именно такой и должна быть пресыщенность, которую часто теперь напяливают на людей с неограниченными возможностями, но потом у него мелькнула странная мысль, что он разговаривает с покойником.

– Слышал, наверное, какое у меня горе? – спросил Королев.

– Ты, Миша, не бери в голову, все рассосется. Наши власти попугают-попугают, да и отстанут. Дело-то ты выиграл, а там уж так все туго завязывалось… – Он еще продолжал говорить, но уже понимал, что говорит не то.

– Да ты не знаешь? У меня же Марина чуть не умерла.

– Как это?!

– Да ударили по голове на дискотеке…

– Не насмерть?!

– Нет.

– Ну слава Богу!

– Да, все нормально. Лежит, конечно, в больнице, но врачи говорят: все будет хорошо… Она в коме.

– В коме? Это значит без сознания?

– Да, без сознания… Давно уже.

– Она выкарабкается.

– Конечно, выкарабкается! И главврач этот – козел, ничего не понимает, ненавижу пессимистов… Зачем ты пьешь, Степа?

– Я слабый человек. Наверное, поэтому.

– Я искал тебя в институте, мне сказали, что ты давно уже там не работаешь. Я почему-то не догадался сразу позвонить по домашнему, мне всегда трудно привыкнуть, что у кого-то перемены происходят гораздо медленнее, чем у меня. Так почему ты ушел? Из-за пьянки?