Книга Шансон для братвы - Дмитрий Черкасов

Помимо получения высшего образования, служба Дмитрия в армии являлась очередным бредом Воробейчика, мечтавшего прикрыть своего родственничка и «повесить» на Огнева «реально осуществимые угрозы» в адрес бывшего «терпилы».

Магическое слово «спецназ», многозначительно и шепотом произнесенное придурковатым родственником, вызывало ассоциации только с костоломами в масках и с автоматами.

Невысокий Огнев явно не подходил под это определение.

Воробейчик сразу ухватился за «явное вранье» следствию, когда Дмитрий спокойно подтвердил этот род войск. Конечно, название было у всех на слуху, но обозначало оно лишь службу в специальных частях, разновидностей которых в любой армии любой страны сколько угодно.

Но ни Воробейчик, ни Султанов об этом не подумали, ибо сами в армии не служили и судили о ней лишь по тупым газетным статьям из «Комсомольца Москвы» и из проамериканских телепередач НТВ.

На самом деле Огнев два года провел в отдельной части спецсвязи. Торчал в основном в бункере, занимался переводами с английского и немецкого, много общался с шифровальщиками и, что совершенно естественно, имел довольно высокую степень осведомленности в закрытой информации. Дислокация подобных частей не менялась, методы работы, в общем, тоже оставались прежними, поэтому у всех по окончании службы отбирали подписки о неразглашении. Причем на длительные сроки. Для разумного человека такое положение дел является совершенно естественным и не вызывает никаких эмоций — армия обязана хранить свои секреты. Ссориться с войсковиками у Огнева не было ни малейшего желания — изменилось государство или нет, подписка осталась, а военная машина перемелет куда эффективнее, чем гражданская — следствие военной прокуратуры по фактам разглашения секретной информации не церемонится. Раз, два — и ты уже лес валишь в компании себе подобных. Да и к самой службе Дмитрий относился разумно — делал хорошо свою работу два года, льготы все после армии получил — в общем, и он, и государство обоюдно выполнили свои обязательства.

С институтом у зампрокурора все родилось спонтанно.

Воробейчик позвонил на кафедру, где учился Огнев, и нарвался на того единственного человека, которого Дмитрий считал откровенным подлецом и во время учебы этого не скрывал. Тот остался по окончании института на кафедре и, спустя пятнадцать лет, получил возможность отомстить.

Бывший секретарь комсомольской организации факультета был, по сути своей, человек ущербный, жизнь свою связывал с продвижением по чиновничьей лестнице и преуспел бы в этом, если бы не грянула перестройка. Огнева он ненавидел с первого курса за независимость — все рвались к главному комсомольцу с предложениями дружбы, он был инстанцией, утверждавшей самое святое — поездки за границу в составе стройотрядов, и не понимал, почему Дмитрия это не интересует.

Огнев же только ухмылялся.

Наконец терпение комсомольского вожака лопнуло, и на очередном собрании он прямо так и спросил: «А ты что, товарищ Огнев, не хочешь за границу поехать? С таким отношением к комсомольским поручениям ты бюро не пройдешь!» Собравшиеся замерли, момент был судьбоносный — либо Огнев станет таким, как все, либо секретарь комсомольской организации здорово поизгаляется.

Но не случилось ни того, ни другого.

Огнев ухмыльнулся в своей обычной манере и врезал в ответ: «А на фиг мне ваша заграница? Мне и здесь хорошо!» Комсомольчик заверещал, что все, Дмитрий никогда не получит от комитета комсомола разрешение, может забыть о карьере, все в характеристику впишут. Огнев нагло зевнул и сказал, что не понимает, чего это советский человек за границей потерял, может, за хорошую работу надо поездкой по любимой стране поощрять, а не «отправкой на чужбину, к чуждым народам». Так и выдал.

Страну, мол, свою предпочитает остальным и ехать никуда не собирается... Кто хочет — пусть задницу рвет, а ему и здесь хорошо, по крайней мере, можно не бояться «попасть под влияние сладкой жизни».

Это был сильный ход, все козыри были биты, и секретарь прилюдно утерся. Никаких других методов укрепления своей власти он не знал, да и карьера его после собрания пошла ни шатко ни валко — присутствовавшие «шишки из райкома комсомола сделали свои выводы — не умеет „товарищ“ с массами работать. Короче, путь в райком и далее закрыт.

Услышав от Воробейчика о том, что Огневым интересуется прокуратура в связи с уголовным делом, бывший секретарь сразу изрек, что не удивлен, ибо еще лет пятнадцать назад был уверен, что этим все и закончится. Зампрокурору слова эти сильно согрели душу, однако что именно имел в виду собеседник, выяснить не удалось — тот мямлил о «подозрениях в фарцовке», и все.

— Ты акцентируй их внимание на странностях поведения, — Воробейчик смотрел мимо Султанова, разглядывавшего красочную инструкцию по противопожарной безопасности — очередное увлечение Шлемазюка.

— Да нет у него странностей, он очень спокойный.

— Ну придумай. Что, я должен за тебя твою работу делать? Скажи: потерпевшему угрожал, намекал, что тихо его уберет, мол, в армии научили... Пусть его на это колют, не выдержит, сорвется. Вера тебе будет, ты следователь... Если Огнев — и вправду спецназовец — все, значит, потерпевший обоснованно боится, если нет — то врет следствию, мы ему дачу ложных всунем, я подпишу... В любой момент можем обвинение предъявить по вновь открывшимся обстоятельствам...

— Так нет же обстоятельств.

— А ты ищи. Ты договоры проверил?

— Липа это... Терпила сам и состряпал... Огнев ржал, на почерковедческой экспертизе настаивал. Там этот дурак пытался подпись его жены подделать, типа, и она при делах... Я еле отбился, хорошо еще, анонимки можно к делу не приобщать, а то вот был бы казус при проверке...

На самом деле «терпила» был ни при чем.

Упомянутые договоры Султанову прислал сам Огнев, договорившись с приятелем об изготовлении фальшивой печати фирмы «потерпевшего». По договорам выходило, что Огнев и его жена были должны все тому же бизнесмену полмиллиона долларов. Эти «документы» были присланы по почте с объяснением, что посылавший «боится мести» со стороны Дмитрия, и произвели неизгладимое впечатление на Воробейчика.

Бывший «потерпевший» заявил, что «смутно помнит» этот долг, следователь продемонстрировал бумажки Огневу и туманно намекнул, что новые обстоятельства дела иногда «всплывают». Дмитрий дождался эксперта, тот провозился минут десять и, обозленный, уехал, обозвав сотрудников отделения «дегенератами, которым место на улице, с метлой». Фальшивка была слишком явной. Огнев мысленно согласился с экспертом, подслушав под дверью.

Султанов вынужден был извиниться за фальсификацию материалов дела неизвестным лицом, оппонент грустно посочувствовал. Дело приобретало мистически-дебильный характер, причем главным блаженным вытанцовывался сам следователь.

* * *

— Ну ты даешь с этими египетскими казнями, — протянул Денис.

— А чо! — Ортопед шумно хлебнул чаю. — Горячий, блин! Тусовка там знатная была, фараон сам виноват...