Книга У дьявола в плену - Карен Рэнни

Она выпрямилась и посмотрела на него в упор.

— Что ты видишь, Маршалл?

Он осторожно покачал головой.

— Давина, будет лучше, если ты уйдешь.

Она скрестила на груди руки и не сдвинулась с места. У нее не было никакого намерения покидать комнату. Ему придется выносить ее отсюда на руках. Он неожиданно повернул голову и уставился на что-то в противоположной стене, а потом в пол.

— Что такое, Маршалл?

Он сел и, облокотившись на стол, закрыл кулаками глаза.

— Пожалуйста, Давина, уйди. Прошу тебя.

— У тебя видения, не так ли? — спросила она. — Расскажи мне, что ты видишь, Маршалл. Пожалуйста!

Он неожиданно рассмеялся, но невесело. В его смехе было такое отчаяние, что она на секунду заколебалась — не сделать ли ей то, о чем он ее просит, и уйти? Но она не могла оставить его в этот момент, так же как не могла бы покинуть никого, кто испытывал боль. Потому что по выражению его лица было видно, что он не в себе.

Она обошла письменный стол и опустилась на колени на пыльный пол рядом с Маршаллом. Она слегка провела пальцами по его руке.

— Пожалуйста, Маршалл, — тихо произнесла она. — Позволь мне помочь тебе. Позволь мне сделать что-нибудь, что может тебе помочь.

— Забери из моей памяти последние два года, — медленно сказал он. — Поделись своей мудростью и направь меня, чтобы я перестал быть таким безумным. Отними у меня память о Китае, Давина. Если ты не можешь это сделать, уходи.

— Я не могу оставить тебя, Маршалл.

Он посмотрел в дальний угол комнаты. То, что он ожидал увидеть, все еще было там.

— Ты ничего не видишь? — спросил он у нее.

— Нет. Здесь нет никого, кроме нас с тобой.

— Мой мозг подсказывает мне, что ты, вероятно, права. Мозг всегда это знает. Но мои глаза говорят о другом.

— Значит, ты должен просто приказать своим глазам не обращать внимания на то, что они видят.

Он улыбнулся:

— Проще простого, не так ли? Мои монстры вовсе не такие страшные?

— Может, и страшные. Я уверена, что меня они бы напугали. Но разве не легче встречаться с ними, если рядом с тобой кто-то еще?

— Нет, — устало сказал он. — Оставаясь здесь, ты подвергаешь себя опасности, а монстры не уйдут. Они хотят, чтобы я принадлежал только им одним, понимаешь?

— Почему?

— Скажи, ты никогда не устаешь от собственной любознательности? Оно тебя не утомляет? У тебя никогда не бывает такого дня, когда ты просыпаешься и говоришь себе: сегодня я буду принимать все таким, какое оно есть? Сегодня я не буду подвергать сомнению правомерность мира?

— Нет, не бывает. Особенно когда дело касается тебя. Особенно если тебе больно, а я могу чем-то помочь.

— Ты ничем не можешь помочь, разве что уйдешь.

— Потому что ты граф Лорн? И должен со всем справляться один? Неужели никогда не было такого времени, когда ты обращался к другим людям? Я твоя жена. Разве это не означает, что я должна тебя поддерживать?

— Что в тебе такого, что заставляет тебя неумолимо колотить по одному и тому же месту?

— Упрямство. Сознание того, я права.

— Тебе не обязательно быть такой преданной женой, Давина. Я этого не заслуживаю. Я в ответе за смерть двадцати двух человек, бывших под моим началом.

— Ты их застрелил?

Ее вопрос явно его поразил.

— Ты зарубил их саблей? Или отравил? Или нанес им раны своими мыслями? Может, взглядом? Или каким-либо желанием? Неужели ты обладаешь способностью убивать словом? — Она улыбнулась и погладила его по рукаву. — Ты их не убивал.

— Но я их убил. — Она молчала и он продолжил: — Я действительно их убил. Надо было выбирать между моей жизнью и их жизнями, и я выбрал их смерть. Так что не говори мне, какой я добродетельный и благородный. Не говори, что я считаю себя каким-то особенным. Я совершенно точно знаю, что я сделал и каким образом.

— Я тебе не верю.

— Поверь. Я выбирал их по именам. Меня поставили перед выбором: умереть самому или выбрать одного из моих людей. Я так и поступил. Первым, кого я выбрал, был Питер. Его замучили. Он умирал два дня. Тебе хорошо известно, что такое упрямство. Так вот… Питер был слишком упрям, чтобы умереть.

Она встала. Он смотрел прямо перед собой, словно обращаясь к одному из призраков.

— Следующим был Мэтью. Я выбрал его, потому что он был сукин сын и раздражал меня. Он постоянно меня подкалывал. Но он кричал меньше, чем Питер.

Он посмотрел на нее, и его улыбка была почти нежной.

— Теперь ты знаешь, что произошло в Китае. Ты довольна? Счастлива? Ты удовлетворила свое любопытство?

У нее не было слов, а если бы были, то она не смогла бы их произнести — в горле застрял ком. Маршалл, впрочем, и не ждал ответа, и уже это одно заставило ее заговорить.

— Да. Ты убедил меня. Я возвращаюсь в Эдинбург. Совершенно очевидно, что ты считаешь наличие жены чем-то вроде препятствия. Я устала удерживать тебя от твоих мрачных мыслей и самобичевания, Маршалл. Когда меня не будет, ты сможешь заняться тем, что будешь свободно общаться со своими призраками и тешить себя мыслью, что во всем виноват ты.

Она сложила руки и посмотрела на него.

— У тебя, конечно, есть право запретить мне уехать, Маршалл. Ты можешь запретить конюху приготовить мне карету. А если я решу поехать верхом, я уверена, ты можешь обвинить меня в краже лошади и сообщить об этом мировому судье. А если я выражу желание отправиться в Эдинбург пешком, я не сомневаюсь, что ты прикажешь запереть меня в моей комнате.

— Ты прекрасно знаешь, что я ничего такого не сделаю, Давина.

— Нет? Ты заставил меня думать, что ты самый ужасный человек из всех живущих, что у тебя чудовищный характер. Почему ты не сделаешь ничего из того, о чем я сказала? Человек, убивший такое количество своих людей, не станет долго колебаться, чтобы наказать свою непослушную жену.

— Черт возьми, Давина!

— Я не боюсь драконов, Маршалл. Я не буду сидеть в углу, как маленькая девочка, и ждать, что меня спасут.

— Почему у меня такое чувство, Давина, что ты вообще ничего не боишься?

— Ошибаешься! — твердо заявила она. — Я опасаюсь очень многих вещей. Мне не нравится быть в темноте, хотя я иногда специально себе ее устраиваю. Я не люблю болеть. Просто ненавижу. Когда у меня болит голова, я от этого становлюсь грубой. Но по-настоящему я еще никогда не боялась до того времени, как оказалась здесь. Пока не стала женой.

— Это я заставил тебя бояться?

— Я боюсь не тебя, Маршалл, и не того, что беспокоит тебя. Меня страшит то, что я готова отдать тебе свое сердце и свою душу, а ты не считаешь это драгоценным подарком, а всего лишь помехой и обузой. Я боюсь, что ты выберешь свое отчаяние, свой несчастья и свое прошлое, а не будущее со мной.