Книга Апокалипсис 1920 - Вика Вокс

вообще всё ещё чувствую себя какой-то игрушкой, пусть и теперь, вроде как с ним на ровне.

В любом случае, мне жаль также и от того, что я с тобой не смогу повидаться за Границей Смерти. С тех пор, как мы заделали Шов, пространство за ним стало вовсе неизвестно. Путешествия туда более невозможны. К сожалению. В любом случае, я храню нашу фотографию, вытащенную из твоих воспоминаний. Иногда вот так пишу тебе письма. Письма в никуда.

Надеюсь, что ты счастлив и там, где бы ты сейчас ни был. А я… а я опять не допишу самые важные слова.

Вечно твой друг,

Феликс

Дополнение — Книга Феликса

Дополнительный материал к книге, представляющий сборник стихов за авторством Феликса. Достался мне случайно, в качестве маленькой, прожелтевшей тетрадки. На обложке от руки написано посвящение "Йозефу, Марии и Мартину".

Niemo

Тёмный сын бесконечной вселенной:

Малый атом основ мироздания.

Расщепление подобно признанью

Единицы малоразмерной.

Тёмный вечер скрывает желание

Быть для этого мира хоть кем-то.

Весь талант поглотила та лента,

Искажавшая юных сознание.

За таланты вздымается рента:

Столь жестокое вечное чаяние,

Что порою есть только отчаяние

Бога близкого ассистента.

И порою есть только венчание

С безразличием монумента.

Лучше слова, порою, молчание.

Пониманье сильней аргумента.

И пускай таково окончание

Всего общества аугмента.

Я пронёс уж своё наказание.

Оплатил за тела аренду.

Jozef

Мой товарищ! Мой милый друг Йозеф!

Я едва подбираю слова,

Чтоб сказать, что так гложет меня,

Прорастая в мозге, как роза!

Нас так много носила земля

От Сибири трескучих морозов,

До жары, что по лету Москва,

Обрушает на головы росов.

И мы многое видели оба:

Как сидит на нас царская роба,

Как снимают ошейник раба

И как целят-стреляют царя.

И ты груб от видений тех трудных,

И ты снова сделаешь коня,

Чтоб под строем тех всадников судных,

Кровью мылась планета Земля.

Я на это смотрю и так мило,

Происходит людская возня,

Под копытами той новой силы,

Что являем теперь ты и я.

Rogaty Bog

Кого ты видишь пред собою?

Кого ты в зеркале хранишь?

Кто разрезает ночи тишь,

Бродя под демонов конвоем?

Кто в темноте тихонько воет?

Чьи лапы, как паучьи спицы,

Сплетают тебе маски-лица

Крайне обманчивого кроя?

Чей шёпот лижет тебе ухо?

Кого скрываешь, пряча в брюхо?

Кто есть причина грязных слухов?

Что оправдаешь слабым духом?

Не думаешь, что все тут знают,

Про твою маленькую тайну?

И пусть сейчас не ночь Самайна,

Но всем видна твоя душа.

Точнее тот, кто в твоей тени.

Кем проклят ты в сей Судный день, и,

Вот тут без лишних отступлений:

Тебе бы с ним побыть смиренней.

Krolewicz

Сладкий огненный принц,

Поцелуем напомнит кизил

И слезами наполнит кувшин.

Ты не видишь истинных лиц?

Между вами уж нету границ:

Он тебе до безумия мил.

Сладкий огненный принц,

Поцелуем напомнит кизил.

И под ловкостью дьявольских спиц,

Нить судьбы вьётся в сомнище вил.

Вьётся дурочка, выбьясь из сил,

Не узнав, с кем он падает ниц.

Не узнав, сколько нужно чернил

На стихи. Он прочтёт пару первых страниц

И слезами наполнит кувшин.

Ты не видишь истинных лиц.

Ты не видишь, сколь хитр тот лис.

И сколь прост он в подобьи мужчин,

Уподобя желание статься простым.

Доставай же скорей чистый лист!

Ludzie

Духи предков взирают пытливо,

Расплавляется время как олово.

Как пришло тебе только в голову,

Что ты станешь когда-то счастливым?

Ты от водки синеешь, как слива,

Иль от курева выхаркнешь пороха.

Ты трясёшься от одного шороха,

И от пули, что в этот раз мимо.

И ты мнишь, что наследник ты Рима,

Иль империй, что были древней,

Но ты сын столь глухих деревень,

Что и гордость становится милой.

Обезьяной рождён "царь зверей"

И рабом городских суеверий.

Ты живёшь на просторах киммерий.

Как умрёшь? Разнесёт суховей.

Towarzysz

Я читал тебе Хлебникова вечером

И вязкой патокой засохло время.

Наше болезненное племя

Лишь только Ладомир подлечивал.

И строки быстрым гомоном неслись.

Родной язык казался прозой покалеченным.

Но, кажется, с ним сделать, в общем, нечего,

Из слов точила мускусная слизь.

Из слов тут возводили замок

И шпиль его ушёл куда-то ввысь.

Мы боремся с осадой душных рамок,

Но почему-то снова им сдались.

И тело исказил узор из ранок,

И в черепе волчица заскреблась.

Что нам все козни умных самок,

Когда взратала наша власть?

Пока нож сух, не разевал бы пасть.

И что, что в этом городе одни?

Пока горят здесь яркие костры,

Я буду жечь и танцеваться всласть.

Пока горят огни Москвы,

Пока Парижа улицы краснеют,

Пока кроваво знамя веет,

Я верю в мёртвые мечты!

Trutka

Терпкая полынь и тёмный вечер.

Я лежал. Кровавый апельсин

Сиротливо кровью тёк, как сын

Богов, что в битве покалечен.

Волкобоя вкус на языке,

Чтоб проверить где пределы сил.

Оборотень кается в грехе.

Оборотень сам себе не мил.

Все дороги также идут в Рим,

Ну а я всё также в лес петляю.

Ты скажи мне, милый серафим,

Встречу я того, кто меня знает?

В моём мире есть только полынь

Из родного северного края,

Что меня прекрасно понимает,

Что она мне — этот чёртов мир.

Я как яд, её в себя впитаю.

Я сотру ей все черты лица.

Чтобы снова не дожить до мая.

Чтобы снова отравлять сердца.

Przyjaciel

Воля к власти. Красные слова.

Расплачусь хвалёными деньгами,

Чтобы вновь поставить у стола

Томик тех, кого сочту друзьями.

Пусть они всё скажут за меня.

Ибо я наполнен