Книга На сцене и за кулисами. Первые шаги на сцене. Режиссерские ремарки - Джон Гилгуд

моменты.

Перед премьерой у нас вошло в обычай обедать у «Гау» на Стрэнде, но мы обыкновенно бывали слишком взволнованы и ели мало: хотя премьеры в «Олд Вик» выходили часто и регулярно, они никогда не теряли для нас своей новизны. Того чувства радости, которое охватывало нас при виде переполненного зала «Олд Вик», я больше нигде не встречал, потому что сам дух этого театра был выше любой индивидуальности, служившей в нем.

Летом я не бездельничал. Найджел Плейфер задался целью возобновить «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда в стилизованном черно-белом оформлении и предложил мне роль Джона Уортинга. Я с радостью согласился; это была именно та комедийно-характерная роль, которую я жаждал сыграть. Я всегда считал себя скорее комедийным актером, и мне было интересно сменить траурные одежды Гамлета на цилиндр и креповую повязку Уортинга, оплакивающего своего брата. Моя недавняя работа в трагедиях придавала особую остроту шуткам Оскара Уайльда. К тому же я очень гордился, что в этом спектакле мне впервые представлялся случай выступить вместе с Мейбл Терри-Льюис, моей теткой по матери, имевшей выдающийся успех в роли леди Брэкнелл.

В ту пору как я начинал работать с Найджелом Плейфером, я был мелкой сошкой. Я был благодарен коллегам за каждую улыбку или дружеский кивок, а когда однажды на репетииии Плейфер спросил мое мнение по поводу какой-то детали, я так оробел, что побоялся раскрыть рот. Поэтому теперь мне было особенно приятно играть ведущую роль вместе с такими прекрасными актрисами, как Мейбл и Джин Кэделл, и появиться на сцене в том самом «Лирик тиэтр», где я так часто предавался восторгам, сидя в зале. Найджел Плейфер был первым режиссером, который дал мне почувствовать, что в его труппе я считаюсь «звездой». Правда, «Лирик тиэтр» в Хаммерсмите был расположен слишком далеко к западу, чтобы считаться настоящим вест-эндским театром, но тем более лестным был для нас успех, который имело возобновление пьесы Уайльда.

В течение первого сезона в «Олд Вик» я сыграл Ромео, Антонио, Клеанта (в «Мнимом больном» Мольера), Оберона, Ричарда II, Орландо, Императора («Андрокл и лев»), Макбета и Гамлета.

Состав труппы, собравшейся осенью в «Олд Вик» на первую репетицию, весьма изменился. Ушла Мартита Хант. Место героини заняла Дороти Грин. Я видел ее во всех главных шекспировских ролях в Стрэтфорде-на-Эйвоне в 1925 году и не терял надежды когда-нибудь выступить с ней. К моему великому удовольствию, на новый сезон к нам был приглашен Джордж Хау. Ралф Ричардсон тоже присоединился к нашей группе. Я рад, что остался тогда в «Олд Вик» еще на один сезон, хотя бы уже потому, что встретился там с Ралфом и подружился с ним. Он рассказал мне, что моя прежняя манера игры отбивала у него охоту ходить в «Олд Вик», а узнав, что ему предстоит играть вместе со мной, он чуть было не отказался от приглашения. Вот как порой завязывается дружба! Ралф, Джордж и я составили нечто вроде режиссерского подкомитета, который все обсуждал, давал разные советы и вообще принимал участие в работе над спектаклями. В течение первого сезона Лесли Френч, Мартита и я всегда завтракали вместе с Билли и бесконечно надоедали ему всевозможными рекомендациями и предложениями, хотя ему, видимо, нравилось делиться с нами своими планами, а мы искренне старались принести пользу и не позволить нашему воображению завести нас чересчур далеко.

Эти «конференции» по поводу постановок «Олд Вик» постепенно пробудили во мне пылкое желание самому стать режиссером.

В театре Ралф — настоящий заводила; несмотря на то, что у нас очень разные вкусы, за исключением любви к Шекспиру и музыке, которой он, по его словам, не интересовался до тех пор, пока я не навел при нем свои граммофон, мы вскоре стали близкими друзьями. Я нашел, что по складу характера он во многом похож на Лесли Фейбера (который тоже разделял мое увлечение музыкой). Ралф Ричардсон отличается цельностью и как человек и как артист. Я думаю, что он один из наших лучших актеров. Он презирает мелочи театрального быта, которые так дороги мне, пересуды, отделы театральной хроники в газетах, витрины с афишами и фотографиями у театра — и, вероятно, лишь случайно нашел выход своим творческим силам на сцене: он с равным успехом мог бы стать инженером, врачом или летчиком. В противоположность мне, он чрезвычайно интересуется машинами и всеми сложными вопросами науки и техники. Однажды я неожиданно встретился с ним, совершая автомобильную поездку по Корнуэллу. Я спокойно и по-своему наслаждался поездкой, любуясь пейзажем, но не рассматривая его в деталях, дыша полной грудью, но не задумываясь, с какой стороны дует ветер, и дивясь таким признакам индустриальной деятельности, как, например, груды шлака, они, на мой взгляд, создавали дополнительный живописный эффект, хотя я не имел ни малейшего представления, как они используются.

Ралф немедленно пересадил меня из моей комфортабельной машины в свой длинный, низкий, зловещего вида гоночный автомобиль и помчал со скоростью девяносто миль в час. Проезжая мимо какого-нибудь холма, он обязательно вылезал из машины и взбирался на него. Однажды, когда мы стояли на вершине скалы, Ралф заставил меня спуститься по крутому склону до самого берега. Мы посещали с ним оловянные рудники, солеварни, керамические фабрики и внимательно слушали рабочих, объяснявших нам технические подробности своего ремесла. Пространные технические рассуждения не утомляли Ралфа; что до меня, то материя эта была решительно выше моего понимания, и я болезненно ощущал однобокость своего развития. Когда к концу дня Ралф влез в свою машину и мгновенно, как пушечный снаряд, исчез из виду, я втайне обрадовался, хотя тут же почувствовал, как недостает мне моего спутника.

Когда я работал в «Олд Вик», Харкорт Уильямс впервые показал публике несколько пьес Шоу. «Андрокла и льва» и «Смуглую леди сонетов» мы уже играли в предыдущем сезоне. В первой из этих вещей я с безмерным наслаждением играл Императора. Теперь в пьесе «Оружие и человек» меня назначили на роль Саранова, усатого, самодовольного майора, с которым помолвлена Райна. Мы все были весьма польщены и охвачены благоговейным трепетом, узнав, что Шоу согласился прийти в театр и лично прочесть нам свою пьесу. Произошло это в одно морозное утро. Стоял адский холод, и мы сидели в теплых пальто, укутанные шарфами. Точно в десять тридцать в легчайшем из макинтошей прибыл великий писатель. Он