Книга Карта на коже - Стивен Рэй Лоухед

направляясь к деревьям.

— Подождите, миледи, — сказал Кит, вытаскивая из узла саблю. — Лучше нам с Джайлзом пойти впереди — на случай, если наткнемся на людей Берли. — Он не дал ее светлости возразить, обошел ее и направился к трем троллям, чьи черные силуэты явственно вырисовывались на фоне постепенно светлеющего неба.

Настороженно наблюдая за любым движением, которое могло бы выдать присутствие незваных гостей, он прошел под раскидистыми ветвями огромных старых дубов и направился к месту, где лежал квадратный камень.

Вокруг никого не было. Можно было не опасаться чужих глаз, и когда краешек солнца показался из-за горизонта, Кит нашел квадратный плоский камень.

— Вот он, — крикнул он, махнув рукой остальным. — Идите сюда! Время пришло.

Джайлз и леди Фейт присоединились к нему.

— Встаньте на камень, — приказал он, притягивая их ближе. — И достаньте оружие. Будьте наготове. Не отпускайте друг друга. — Он взял за руку Джайлза, а другой рукой с содроганием коснулся руки леди Фейт. — Повторяю, — воскликнул он, — что бы ни случилось, не отпускайте!

— А зачем же так кричать? — спросила леди Фейт.

— Ветер поднимается! — снова крикнул Кит, и понял, что на самом-то деле ветра нет. Воздух оставался мертвенно спокойным. — Странно, — сказал он. — Раньше дул ветер.

Они долго стояли, поглядывая друг на друга. Небо стало еще светлее. Ничего не происходило.

Кит старался припомнить тот день, когда исчезли Козимо и сэр Генри. В его сознании всплыл образ: прадед стоял на камне с поднятыми над головой руками.

— Гм-м, — протянул он, — я хочу кое-что попробовать.

Он поднял одну руку и мгновенно почувствовал, как волосы на его руках и затылке встают дыбом. В атмосфере было полно электричества. Когда он поднял другую руку, жуткое чувство усилилось. Воздух, казалось, стал свинцовым, тяжелым и трудным для дыхания.

— Держитесь за меня! — закричал он снова, и на этот раз не зря, потому что налетевший ниоткуда ветер взревел, а небо над головой заполонили тучи. Дикий ветер рвал одежду. Их окутало неземное голубоватое сияние. Окружающий мир — вершина холма, тролли, и дальние холмы померкли, став водянистыми и расплывчатыми, словно в густом теплом тумане. Рев превратился в визг.

— Держитесь! — закричал Кит, пытаясь пересилить вой бури. Держать руки поднятыми становилось все труднее. К каждой из них словно привязали по здоровенной гире. Все тело испытывало огромное давление. Мышцы горели, руки начали дрожать. В тот момент, когда он думал, что не выдержит напряжения, леди Фейт обняла его за талию. Он заглянул ей в лицо и не увидел ни страха, ни тревоги, — только чистое стихийное возбуждение; дикий ликующий огонь бился в ее глазах. Она ответила на его взгляд прямо и восторженно.

Этот взгляд придал ему сил. Он вскрикнул и поднялся на цыпочки.

— Прыгаем! — закричал он и почувствовал, как ноги отрываются от земли.

Прыжок был совсем небольшой, но толчок, с которым он встретился с землей, отозвался во всем теле. Однако на этом все кончилось.

Только что вокруг них ревела буря, а теперь стало совершенно тихо. Странная мерцающая дымка исчезла. Воздух издал слабый всхлип и статическое электричество словно вытекло из него. Взглянув вниз, Кит увидел, что все они все еще стоят на указателе. Его сердце упало.

— Думаю, придется попробовать еще раз сегодня вечером, когда… — начал он, но резко оборвал себя. — Ой!

Ногти леди Фейт больно впились ему в бок. В широко распахнутых глазах не было ничего, кроме изумления. Лицо и каштановые волосы озаряло восходящее солнце. А перед ними открывалась длинная, вымощенной камнем аллея, по обе стороны которой застыли изваяния сфинксов.

ГЛАВА 24, в которой наконец достигается взаимопонимание

Воздух застыл в неподвижности; по мере того, как солнце смещалось на запад, дневная жара отступала. Зеркальное море полностью оправдывало свое название, поверхность воды напоминала расплавленное стекло, отражая бледное небо с редкими облачками. Артур Флиндерс-Питри рассеянно смотрел на великолепную перспективу гавани и бухту, раскинувшуюся под ним; однако мысли его наполнял отнюдь не покой, царящий в мире, а на сердце было тяжело. На выздоровление ушло несколько недель, но заботы У Чэньху и его энергичной дочери, Сяньли, оживили его во многих отношениях.

Теперь пора было уходить.

Если бы выбор зависел только от него, он мог бы задержаться, и даже надолго. Но торговый сезон подходил к концу, и по указу китайских властей всем иностранцам надлежало покинуть страну — это происходило каждый год; в этом отношении ничего не изменилось. Все корабли выйдут в океан в ближайшие несколько дней. С одной стороны, он хотел вернуться в Англию как можно быстрее; с другой стороны, у него появилась причина остаться.

— Я буду скучать по тебе, Сяньли, — сказал он с тоской в голосе.

— И я буду скучать по тебе, мой друг, — ответила она, застенчиво касаясь его руки. Она улыбнулась. — Но однажды ты же вернешься.

— Обязательно! И постараюсь поскорее, — пообещал он.

— А у меня останутся эти красивые туфли. Они будут напоминать о тебе. — Она улыбнулась, приподняла подол и выставила блестящие шелковые туфли, расшитые жемчугом. — Еще раз спасибо.

— Что ты, Сяньли, мой долг тебе неоплатен, — сказал Артур, любуясь стройной фигурой, переливами ее красного платья и блеском черных волос. — Я не смогу рассчитаться с тобой до конца жизни.

— Не стоит говорить о долгах, — с легким упреком остановила она его. — Я действовала прежде всего во имя чести своей семьи и… — Она остановилась, скромно опустив голову.

— "И?" — спросил Артур, стремясь преодолеть ее нерешительность.

— И ради твоей дружбы с моим отцом.

— Только поэтому? — Разочарование настолько явственно прозвучало в его голосе, что Сяньли еще ниже опустила голову. Времени оставалось все меньше, но Артур не хотел уходить, не получив важного для него ответа. — Только поэтому? Больше ничего?

Сяньли не подняла головы. Длинные черные волосы завесой скрывали черты ее лица.

— Пожалуйста, Артур, — сказала она наконец. — Не надо меня пытать. Ничего больше не может быть. Не спрашивай меня.

— Не могу, Сяньли, — Артур встал. — Я спрашиваю и буду спрашивать, потому что я тебя люблю.

— Ты навсегда останешься для меня самым дорогим другом,