Книга Туристический сбор в рай - Дмитрий Михайлович Липскеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда едем? – спросил водитель.
– В цирк, твою мать!!!
– Понял…
Он пришел в себя к двум часам дня в подмосковной усадьбе. Рядом сидел Михаил, его личный врач. В вену была вставлена игла, через которую в кровь поступал физраствор с феназепамом и еще много с чем. В руках Михаил держал бумаги и констатировал, что показатели биохимии таковы, как будто Александр Иванович последние три года пил денатурат, а закусывал негашеной известью.
– Ой, бля!.. – охнул Верещагин, схватившись за голову.
– А это похмелье.
– Да знаю, – ответил он и пошевелил распухшим от сухости языком. – Капустного рассола принесите! – попросил жалобно, но здесь в паху зачесалось, да так сильно, что Александр Иванович застонал: – Это, ептыть, что еще?!
Личный врач откинул одеяло, приспустил пижамные штаны, поглядел и констатировал:
– Лобковые вши.
– Мандавошки? – уточнил олигарх.
– Так точно.
– Семнадцать копеек.
– Что? – не понял Михаил.
– Ртутная мазь…
– Это прошлый век! Просто побреем и дезинфицируем…
Ему дали выпить рассолу и покормили куриным бульоном. К вечеру он стал потихонечку приходить в себя и первым делом велел соединить его с секретаршей Милой, которой приказал тотчас позвонить Рыкову и немедля передать другу конфиденциальную информацию, чтобы тот срочно шортил РАО, то есть играл на понижение.
– И скажи этой суке… Скажи Рыкову, что Чубайс в отрасль возвращается…
Про себя подумал, что это была его последняя поездка в метро… Верещагин вдруг отрыгнул отвратительным запахом советских пельменей и сказал себе, что жить прошлым неправильно, а вчерашнее необходимо забыть навсегда.
В четверг Александр Иванович вышел на работу и первым делом насладился оральным сексом от Милы. Проглядев биржевые сводки, он убедился, что Рыков попал так сильно, что в их частном клубе теперь ему не место, а его жене Лидочке придется закладывать брюлики… Чубайс остался в нанотехнологиях, и акции РАО взлетели…
Олигарх плодотворно потрудился этим днем, а вечером, сидя в частном клубе, пыхая сигарным дымом, решил сходить в воскресенье в консерваторию или в музей… Может, там чего отыщется… Или блядей приличных вызвать?.. Блядей, ответил себе тотчас.
Туристический сбор в рай
Гаричу
Их знакомство состоялось на острове Антигуа, принадлежавшем когда-то Британской империи. Он пролетел через полмира, чтобы найти парусную лодку и пересечь Атлантический океан в самое тяжелое и неподходящее для таких переходов время года. Пять тысяч морских миль предстояло перейти на пятнадцатиметровой лодке с двумя незнакомыми итальянскими моряками. Все расстояния надо было утюжить против ветра, а значит, и волн. В общем, это было полным безумием, так как он никогда не плавал на парусных яхтах, вообще к морю отношения не имел, лишь на финских озерах рыбачил с весельной лодки. Он был оседлым писателем, и к сорока пяти его душа потребовала экстрима, проверки мужских качеств, в которых он в своем возрасте несколько сомневался. Вот он и решился на то, о чем понятия не имел и что могло его убить.
Всю посредническую деятельность осуществлял Гарич, мужчина под полтинник, уехавший из России пятнадцать лет назад, живущий девяносто процентов времени на лодках и катамаранах, то есть в океане или в Средиземном море. Его друзья попросили пристроить рискового русского писателя на какую-нибудь лодочку, чтобы у увальня, коими считают писателей бизнесмены, у писаки все внутренности перетряхнуло. Гарич просьбу выполнил. Но прежде чем отправить нового товарища в путешествие, сравнимое с покорением Эвереста по самому сложному маршруту, опытный морской житель мягко отговаривал упитанного дилетанта от необдуманного шага, предлагая пройти на своей превосходной парусной лодке – с итальянскими матросами и капитаном, с отличной сицилийской поварихой на борту – к Гибралтару, по течению, под умный разговорчик, разбавляя диалоги чудесными винами, имеющимися в достатке. Писатель, поблагодарив за гостеприимство, от комфортного путешествия отказался и уплыл на утлой лодочке в неизвестность.
Несмотря на сложности маршрута, он все же добрался до Азорских островов, два раза чуть не погибнув от штормов, похудевший на двадцать килограммов и закалившийся духом. По прибытии он купил на острове сто килограммов мороженого и на радостях накормил им всех моряков, находящихся в порту.
Морское сообщество – одно из самых закрытых: элитнейший клуб. Сухопутных в него не пускали – разве что туристами, пару дней поплавать ради заработка капитана… Но русского писателя приняли как своего, так как слухи в Мировом океане распространяются со скоростью Интернета. Даже среди профессионалов с огромным стажем мало найдется седых парней, проделавших столь сложный маршрут. Яхтсмены оказывали ему респект и предлагали любую помощь в любом порту мира, с чем бы это ни было связано. Перегнать лодку или чего там еще.
А посредник Гарич, ставший его другом с тех времен, так и не дошел тогда до Гибралтара, так как не было ветра. Ему доложили, что Писатель достойно показал себя в критических ситуациях, ни разу не обосрался, работал наравне с итальяхами, профессиональными моряками, – в общем, вел себя почти героически, и Гарич летом пригласил кудесника пера поплавать вокруг южных неапольских островов. Помимо совместного отдыха, потрясающей еды и наслаждения красным вином, оказалось, что с Писателем есть о чем говорить. Он не гоношился тем, что его книги читают в Европе, не обсуждал собственных достоинств, оттенков уникального таланта, как любили делать многие его коллеги, и в обыденной жизни вел себя не как сочинитель, а как нормальный парень, любящий бухнуть и пожрать… Здесь, кружа между островами, они сблизились, найдя много общего в своем внутреннем мире, переходя от легкого пиздунца к серьезным философским вопросам… Мало людей, которые в возрасте после пятидесяти могут сойтись и стать друзьями. Все в их жизни уже сложилось, как оно есть, все друзья с детства, а так, чтобы по-настоящему, в полтинник как в третьем классе школы – дворовая дружба неразлейвода, – такое случается крайне редко. А между ними эта редкость произошла, и они пару раз в году плавали на лодке вдвоем, получая удовольствие от общения друг с другом. Встречались они и на земле, но никогда в России, так как Гарич не выносил того, чем стала его родина. Писатель, впрочем, тоже не жаловал могучий упадок славянской цивилизации, живя в ней ради детей, поддержки своего родного языка и любви к особенным запахам в подмосковной природе. Гарич таких сентенций не понимал, но принимал, так как писатель есть писатель – как же ему без эмоциональных отвлечений… Они бродили по старинным улочкам итальянских городов, много и вкусно ели, богато и пьяно
