Книга Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

Мне сопровождать, товарищ председатель»? «Нет, не надо», — ответил его сосед. Водитель к тому времени уже вышел и открыл дверцу автомобиля. Ответивший вышел. Был он невысок и худощав, с носом, слегка напоминающим утиный, близко посаженные глаза и негустая, мягко говоря, шевелюра придавали ему вид клерка из захудалой конторы, однако пристальный взгляд остреньких серых глаз, неторопливость жестов и раболепие окружающих заставляли усомниться в подобном мнении. Придерживая рукой обычную конторскую папку с тесемками, он подошел к калитке, несколько раз стукнул костяшками пальцев по рейке, кликнул: «Эй, хозяева, войти можно»? И, не дождавшись ответа, толкнул калитку и вошел во двор. Пытливо оглядев пустую конуру, он расправил плечи и уже увереннее пошел к дому. Выскочивший из веранды невысокий черноволосый мальчишка едва не столкнулся с ним и отпрянул.

— Вы к кому, дяденька?

— Здравствуй, Дима, — ответил тот, оглядев мальчика. — Вот оказывается ты какой. Меня зовут Владимир Владимирович. Я директор федеральной службы безопасности России. Нам надо о многом поговорить, Дима.

В небольшом ухоженном садике возле дома рядом с аккуратно возделанными грядочками лука, укропа и редиски под цветущей яблоней они сидели на лавке, и на столе перед ними лежала папка. Гость доставал оттуда фотографии, протягивал Димке, объяснял.

— Здесь он выносит тебя из нашего здания в Уфе. Я прошу прощения за всю нашу службу, Дима, но надеюсь, ты нас поймешь. Тем более, что все, кто вставал на вашем пути, исполняя, я подчеркиваю это, исполняя свой долг, погибли. Твой друг не знал пощады.

А это призраки на улицах города. И ограбление банка. Оно тоже преступление, Дима.

Здесь похороны Карелина. Вероятно, он причастен к тем подонкам, что пытали тебя в подвале. Мы не смогли узнать здесь правды. Наверное, она тебе известна.

Это была бойня, Дима, — продолжал он. — Более тридцати человек остались здесь лежать навсегда. У каждого из них были отцы и матери, жены и дети.

— Они были бандиты.

— Не все, Дима.

— Все, — упрямо повторил мальчик. — Я верю не вам, а Степану.

— Степану, — задумчиво проговорил гость. — Кто он, Дима? Мы тщательно изучили съемки, которые вели на похоронах. Наша служба всему ведет учет. Так вот, этот человек, например, — гость указал на одно из лежащих на асфальте тел, — не должен был умереть. Прежде чем в него попасть, пуля должна была пройти через вот эту девочку и этого мужчину. Но они все живы, а тот убит. Причем у всех убитых пуля в сердце. На одном из присутствующих — помощнике Карелина — был надет пуленепробиваемый жилет. В жилете нет ни дырки, ни царапины, а сам хозяин с пулей в груди.

И пулеметы, — он положил сверху фотографию Степана с пулеметами в каждой руке, когда тот стоял на улице Первомайской, и радостью вспыхнуло лицо Димки, когда увидел он могучего друга, — таких пулеметных систем нет на свете. И патронов, которыми он стрелял, тоже нет.

Я пришел к тебе не для того, чтобы рассказать все это, Дима. Я пришел сказать другое. Ты еще молод, ты едва начинаешь жить, но ты не слеп, и не младенец, и видишь, что происходит вокруг.

Рухнула великая страна, наша с тобой родина, в которой мирно жили десятки и сотни народов. Те из них, кто сотни лет назад на коленях стояли перед русскими царями, прося принять их в подданство, — Украйна, которую жгли и сажали на кол поляки, Грузия — этот невольничий рынок для турецких султанов и шахов Персии, казахские орды на грани исчезновения в битвах с кочевниками, — все они плюнули в лицо русскому народу, миллионы сынов которого погибли, защищая жизни и земли их предков. Плюнули и бросили, и русский народ это никогда не забудет и не простит.

В самой России не ладно, Дима. Пылает Кавказ, лицемерят республики Поволжья. Как подачку, как кость кинули мы новоявленным ханам и баронам наши фабрики и недра, чтобы они не травили людей друг на друга и не подняли смуту на нашей земле. Сам народ брошен на произвол судьбы; под лозунгами свободы и демократии его убивают, насилуют и грабят. Этому надо положить конец, Дима. Конец грабежу, беззаконию, новоявленным ханам. Сполна ответят, придет срок, вот увидишь. Если ты нам поможешь и сведешь со Степаном, это случится, и лучше, и быстрее.

— Так уже было.

— Что было? — встрепенулся гость. — К тебе кто-то приходил?

— Нет. Степан рассказывал. В темницу к Галилею пришел римский инквизитор и сказал: «Галилей. Наверное, ты прав: Земля на самом деле вертится вокруг Солнца. И значит бога нет (это не я говорю, а, по словам Степана, инквизитор, — словно оправдываясь, заметил Димка). Потом инквизитор продолжил: Подумай, нужна ли людям твоя правда, Галилей. Европа в огне. Турецкие орды стоят у стен Вены. Германцы и французы режут друг друга на части из-за разного понимания Христа. В Англии правят еретики. Твои слова внесу смуту в сердца. Если бога нет, значит все можно, значит каждый за себя, значит нет христианского мира, и владей нами, кто хочешь.

Галилей тогда отрекся от своих слов, сказал Степан. Но когда после смерти его слова прозвучали, ничего не изменилось. Все также стояли турки у ворот Вены, резали друг друга католики и протестанты, ссорились короли и папы Рима. И, значит, Галилей пожертвовал правдой зря.

Это я к тому, что со Степаном или без него — ничего не изменится. С правдой или без правды, с богом или без бога, с волшебной силой Степана или без нее — мы такие, какие мы есть. И будет так, как должно быть. Просто на смену одной нечисти к власти придет другая, даже если вначале она будет верить в свою доброту, так говорил Степан.

Так что зря вы пришли, дяденька. Теперь он вас узнал.

— И что?

— Добро это никому не приносило. Тем более, вы убили его лучшего друга.

— Мы глубоко сожалеем, Дима.

Пожал Димка плечами.

— С ним нельзя, как у мальчишек — сначала подраться, потом подружиться. Он как небо. Он не умеет прощать.

Встал Димка и ушел в дом. Долго сидел его собеседник под яблоней, потом сложил фотографии в папку, вышел со двора и остановился перед машиной, невидяще глядя перед собой. Вытянулись перед ним генерал с водителем, услышали невнятную фразу.

— Мистика какая-то. Небо, Галилеи. А нам жить и работать.

— Что делать, товарищ председатель — услужливо наклонился Коршунов, — брать или оставить?

И после долго молчания произнес председатель: «Брать».

Годы спустя, став хозяином одной из величайших стран мира, будет этот человек добротой и