Книга Пилигримы - Уилл Эллиот

Маленькие искорки появились вокруг Архимага и подожгли его одежду. Он содрогнулся и неистово принялся гасить пламя, а затем торопливо произнес:

— Есть кое-что, о чем я боялся сообщать вам… боялся, что вы можете плохо воспринять, а это способно сбить весь…

Гнев мгновенно исчез — так же неожиданно, как и появился. Ву закрыл глаза; его лицо исказилось от боли и безграничной усталости.

— Письмо. Где письмо?

Архимаг указал на дальнюю полку. Ву бросился к ней, схватил лист бумаги, сложенный вдвое, зарычал и выбежал из комнаты. Архимаг мягко закрыл дверь за его спиной.

…Ву провел в своих покоях целую неделю, прежде чем наконец прочесть написанное. Он несколько раз оставлял письмо на полу, словно это был ненужный обрывок бумаги, жалкий мусор. Его руки неоднократно хватали лист, чтобы разорвать его на мелкие кусочки, но каждый раз замирали. Больше всего Ву поражался тому, что эта маленькая вещица способна притягивать к себе внимание более эффективно, чем все вокруг, хотя он даже не знал, какое послание она несет. Тот факт, что предмет, обладавший над ним такой властью, попал сюда из покоев Архимага, также не ускользнул от внимания Владетеля.

Он поднял письмо, удивленный собственной бесцеремонностью и простотой этого действия, — всего лишь бумага, легкая и сухая, покоящаяся в его руке. Почерк тоже оказался вполне обыденным — неровный, прыгающий… А вот каждое запечатленное им слово было словно выжжено в разуме Владетеля.

«Я УНИЧТОЖУ СТЕНУ. МЕНЯ ЗОВУТ ТЕНЬ. СМЕРТЬ — НЕ САМАЯ ХУДШАЯ УЧАСТЬ. Я УНИЧТОЖУ СТЕНУ. БОЛЬ — НЕ САМАЯ ХУДШАЯ УЧАСТЬ. Я УНИЧТОЖУ СТЕНУ. ИЗДЕВАТЕЛЬСКИЙ СМЕХ — НЕ САМАЯ ХУДШАЯ УЧАСТЬ. Я УНИЧТОЖУ СТЕНУ. Я УНИЧТОЖУ СТЕНУ.

ТЕНЬ».

Глава 29

Дневной свет начал понемногу угасать, но путники еще были способны различать отметины на земле в лесу — такие же как те, которые они видели у зала. Однако пока им не удалось ничего обнаружить. Луп вел разбойников за собой, иногда меняя направление без видимой причины, а один раз он заставил всю группу описать широкий круг, причем всем показалось, что колдун сделал это нарочно. Они обменялись взглядами, в которых ясно читалось раздражение, но не стали задавать никаких вопросов магу.

Культистка — Лейли, как они стали ее называть, несмотря на то что поначалу девушка упрямо отказывалась откликаться на это имя, — хранила обиженное молчание, но коротко склонила голову в знак благодарности, когда Анфен протянул ей полоску сушеного мяса. Она съела его с жадностью. Девушке не понравился никто из отряда, но именно Шарфи доставались взгляды, исполненные яда и ненависти. Они не стали ее расспрашивать. И Анфен решил — после краткого и очень тихого спора с Лупом — не связывать ей руки. Пока.

«Возможно, сделаем это, когда доберемся до города, — подумал он. — В большинство городов культистов все равно не впускают, будь то Вольные или Выровненные поселения, а это означает, что, как правило, их убивают на месте». Лейли не носила отличительные шрамы или татуировки, в отличие от давних почитателей Инферно, но при этом, казалось, не собиралась скрывать свои убеждения за ложью или отрицать их. Мэры захотят выслушать ее историю, и они не остановятся перед пытками, если девушка захочет хоть что-то утаить. Война есть война, она никому не должна приносить удовольствия.

Обреченный зал и тамошний музей смерти не пошли Анфену на пользу. Только лицо Шарфи, того Шарфи, с которым он путешествовал дольше, чем со всеми остальными, оставалось в его глазах все таким же — с целым черепом и мозгом. На Лейли и пилигримов предводитель пытался не смотреть вообще. Девушка особенно часто становилась средоточием его кошмаров — должно быть, потому, что засохшая кровь слишком долго скрывала ее настоящее лицо. А эти деревья, эти треклятые деревья, как он их ненавидел! Больше даже, чем старый пилигрим Кейс, и не важно, что один громко жаловался, а другой молча терпел. Стоило приблизиться к одному из них, как Анфена охватывало сильнейшее желание всадить в него клинок по рукоятку. И не имело никакого значения, что они прошли через заколдованную часть леса в целости и сохранности.

Анфен также знал, что Кейсу нелегко успевать за остальными, он, похоже, вот-вот устроит бунт, забыв о том, что один в поле не воин. Когда тихие жалобы, которые старик пока бубнит себе под нос, начнут сыпаться на него, будет нелегко удержаться от того, чтобы не снести ему голову мечом, или наорать, или сделать что-нибудь похуже. Он не хотел, чтобы и без того непростые отношения с пилигримами усложнялись еще больше. Но теперь было слишком поздно — они не сумеют избежать еще одной ночевки в лесу, и по большей части причиной тому слабые ноги отстающего старика.

— Мы будем в безопасности, если не нарушим тишины, — произнес Луп, когда они разбили лагерь на ночь на холме, вдали от туманной дымки. — Возможно, именно шум, восторженные восклицания и буйство привлекли этих тварей и заставили вылезти из подземного убежища.

— Может, и так. Лейли, когда они напали? Во время вашего ритуала?

К удивлению Анфена, девушка ответила:

— После него. Поздно.

— Продолжай, — потребовал он, твердо решив надавить на Лейли и узнать все, что можно. — Мы накормили тебя. Отрабатывай.

Она закрыла глаза и неуверенно заговорила:

— Мы рухнули без чувств, без сил, вокруг огня, и тут пришли они. Они… Они стояли над нашими телами, мы и сами не поняли, как долго. То ли несколько часов, то ли несколько минут. Они стояли совершенно неподвижно среди нас. Наблюдали за нами. Кто-то проснулся и увидел их. Она завопила. Тогда проснулись и мы и побежали прочь. Но они не последовали за нами. Остались на месте, совершенно неподвижные. — Девушка сглотнула, и голос жалко дрогнул. — Мы влетели в зал. Забаррикадировали двери и даже окна. Они не сразу пришли, далеко не сразу. Занималось утро. Нам начало казаться, что, может… вдруг нам это померещилось. А потом в окне… Это я его увидела. Оно стояло снаружи, заглядывало внутрь и как-то странно двигалось. Мы не слышали, как они пришли. Оно смотрело прямо на меня. — Девушка дрожала всем телом.

— Что потом, Лейли? — спросил Анфен, но девушка погрузилась в молчание, и он не стал настаивать.

Путники развели небольшой костерок, тщательно обработав дерево, над которым поколдовал Луп, однако после того, как похлебка согрелась, огонь сразу был погашен. И не важно, ждала их холодная ночь или нет.

— Стоять на страже будем по двое. Всю ночь. Сиель и Эрик первые. Затем Кейс и я. Третья смена — Шарфи и Луп.

Возможная связь Эрика с Сиель — едва ли не единственный способ задавить в зародыше возможные попытки бунта…

Лейли ворочалась и металась, бормоча что-то и всхлипывая во сне. Луп, склонившись над ней, положил руку на лоб девушки и пробормотал несколько слов. Вскоре она затихла. Что бы Луп ни сделал с ней, это не слишком хорошо отразилось на нем самом — из уха выкатилась темная капля крови.

— Еще одно дело, за которое никто не скажет спасибо, — пробормотал он, зажав руками голову, которая явно болела. — Но ей это нужно. И нам тоже, поскольку эти стоны ни к чему. Ей снятся чудища и кровь. Глупая девочка.