Книга Престол Элдрейна: На неведомых дорожках - Кейт Эллиотт

самообладания королевы Линден.

Королева бросила меч, словно в нём было не больше ценности, чем в простой палке. Приложив ладонь к глазам, она огляделась вокруг. Её голос был собранным, но руки заметно дрожали.

— Куда же они подевались? Я знаю, что они учились сочетать свою магию во время сражений, но я понятия не имела, что с её помощью они могут… исчезать.

Верховный король встал и подобрал меч. — Негоже швырять на землю столь священное оружие.

— Это всего лишь меч, Кенрит, — отмахнулась она. — Он ничто по сравнению с нашими детьми. Неудивительно, что они вышли из себя. Нам следовало рассказать им всё гораздо раньше.

— Но мы этого не сделали, — ответил он тоном благоразумного человека, желающего показать, насколько он благоразумен. — Какое потрясающее чародейство. Мы должны ими гордиться!

— Я всегда ими горжусь, но сейчас я не на шутку обеспокоена.

Он печально улыбнулся и покачал головой. — Если они научились проделывать такое, то я уверен, что они вернуться назад, как только Роуэн слегка поостынет. Её характер…

— …Такой же взрывной, как и у тебя.

— Полагаю, я это заслужил.

Линден вздохнула и ничего не ответила.

— Это была необычная магия. Ничего подобного я в жизни не видела, — промолвила сказительница, поводя носом. — И не нюхала. Странно. Вы чуете запах углей?

Глаза Линден вспыхнули, и она упёрла руки в бока. — Ты наконец-то спалила эту проклятую хижину, так что да, я чую запах углей, и мне приятно видеть, как всё, что построила эта проклятая ведьма, обратилось в прах. Я ни о чём не жалею.

Но после этой тирады она взглянула на поляну, где по-прежнему не хватало двух отроков, и её лоб нахмурился.

— Не тех углей, что остались от сгоревшей хижины, — сказительница начала обходить поляну по расширяющейся спирали, принюхиваясь через каждые несколько шагов.

Гаррук знал, что сказительница ничего не найдёт. Он прислушался к лесу, к зарождающемуся дню, к шороху просыпающихся существ, к тому, как дикая магия вплеталась в самое сердце этого плана бытия, и как две стороны, сражавшиеся за власть над ним, были противоположны, и в то же время неразрывно связаны, неотделимы друг от друга. Призванные им вороны разлетелись кто куда. След Око — привкус и цвет его перехода в иной мир — был по-прежнему хорошо уловим. Фейри и не подозревал, с какой лёгкостью Гаррук мог последовать за ним, чтобы оборвать его никчёмную гадкую жизнь.

И всё же, как бы сильно Гарруку ни хотелось свернуть Око шею, или, может быть, просто отсечь ему голову одним приятным размашистым ударом, теперь его разум был свободен от проклятья. Гниль больше не властвовала над ним. Поэтому он не последовал за Око. Он остался на месте, до глубины души тронутый родительскими переживаниями, так живо и мучительно напомнившими ему о его любимом отце.

Верховный король поднял стрелу, внимательно изучил её смертоносный обсидиановый наконечник и рассеянно пощупал всё ещё влажное пятно крови на своём табарде. Но когда Альген Кенрит шумно и резко вздохнул, Гаррук увидел в нём не человека, размышляющего о своём неожиданном воскрешении из мёртвых. Он увидел встревоженного отца, который боялся, что все его попытки защитить детей в конечном счёте были тщетными.

Верховный король пристально посмотрел на Гаррука с проницательностью находчивого воина. — Как ты думаешь, куда они отправились? Ты ведь был с ними, не так ли?

— Был. Мы преследовали охоту, — он подумал о Уилле и о котле, о понимающей улыбке королевы Айяры и её необъяснимой притягательности. Она обо всём догадывалась, но не знала наверняка, а он не собирался выдавать свои секреты.

— Кажется, нас забыли представить. Я Альген Кенрит.

— Ты Верховный король, — сказал Гаррук.

— Верно, но прямо сейчас я бы предпочёл побыть отцом Роуэн и Уилла. Не говоря уже об Эреке и этой непоседе Хейзел, — добавил он с улыбкой, преисполненной столь трогательной отцовской привязанности, что Гаррук почувствовал, как у него защипало глаза. Он вспомнил, чем пришлось пожертвовать его отцу ради спасения сына. Он не плакал с тех пор, как был мальчишкой, и не знал, действительно ли ему хочется заплакать сейчас, но эти слёзы казались заслуженными и чистыми. — У тебя есть соображения, куда могли подеваться двойняшки?

— Думаю, они сделали то, что рано или поздно делает большинство молодых людей, и отправились на поиски собственных приключений, — сказала Линден, нетерпеливо тряхнув головой. — Мне сложно за них не волноваться, но потом я вспоминаю, что сама покинула дом, едва мне исполнилось восемнадцать. Как, впрочем, и ты, Кенрит. Во всяком случае, мне ты говорил именно так. Надеюсь, ты не врал, чтобы произвести на меня впечатление!

Он многозначительно рассмеялся, и в ответ она слегка покраснела.

— Нет. Я не мог дождаться, когда покину этот скучный городишко. Эти двое не больно-то отличаются от нас, не правда ли, любовь моя?

— Они ушли в разгар волшебной бури накануне зимы, потому что отчаялись найти тебя. Я бы не сказала, что в молодости мы были сильно на них похожи. Боюсь, теперь нам придётся позволить им жить собственной жизнью, согласно их желаниям, а не нашим. Они вольны странствовать где угодно, как бы сильно мне ни хотелось оставить их дома, где я могла бы за ними присматривать. Скажу тебе откровенно, Кенрит…

— А разве когда-нибудь было по-другому? — с иронией заметил он.

— Я не виню их за то, что они разозлились. Нам следовало быть с ними честнее.

Она склонилась над колодцем и заглянула внутрь. Гарруку стало любопытно, и он подошёл ближе. На дне сухой ямы лежал скелет вместе со своим черепом, но от дымных щупалец не осталось и следа.

— Эловен, — обернувшись, сказала Линден, — как нужно хоронить ведьму, чтобы она больше не встала?

— Она уже и так мертвее мёртвого. Тот дым был её душой. Он пропал. Что до костей, думаю, щёлок должен с ними справиться. Это будет весьма любопытным экспериментом, вы не находите?

Сказительница бросила свои попытки взять след и уставилась в колодец, бормоча себе под нос что-то о том, сколько частей того вещества и сколько этого ей следует взять, и как быстро кости растворятся без следа.

Гаррук отошёл от колодца. Его манил лес, восхитительная дикая чаща, где люди не болтают о том, чего уже нельзя исправить.

Королева взяла Верховного короля за руку.