Книга Чикатило. Зверь в клетке - Алексей Андреевич Гравицкий

улыбнуться, но ухмылка вышла кривой. — Это просто кухонная утварь. Ножи есть в любом доме, пройдитесь по соседям, у них тоже есть. У кого-то, может, и больше. Что в этом такого?

Майор стиснул зубы, готовый взорваться. Видя это, Горюнов поспешил вмешаться:

— Согласно экспертизе, эти ножи могли быть орудием убийства.

— Я не понимаю, что значит «могли быть»? Они были орудием убийства?

— Помимо этого, в квартире найден молоток, — процедил сквозь зубы Липягин, — которым ты, гаденыш, жертв добивал.

Это прозвучало несколько наивно и даже нелепо. Чикатило посмотрел на майора с превосходством, улыбнулся. Майор в бешенстве скрежетнул зубами.

— Смешно тебе, сука?!

— Эдуард Константинович, — осадил Ковалев.

Липягин поглядел на начальство, бешено зыркнул на Чикатило и отвернулся.

Чикатило продолжал едва заметно ухмыляться, чувствуя себя теперь в разы увереннее.

— В вашем портфеле обнаружен еще один нож, а также шпагат и вазелин, — начал Горюнов.

Чикатило шире растянул губы.

— Я что-то смешное сказал?

— Нет. — Задержанный продолжал улыбаться. — Просто меня уже однажды об этом спрашивали. Нож и шпагат я использую для упаковки почтовых отправлений. Я работаю в снабжении, периодически приходится работать с почтой. Вазелин вместо крема для бритья.

— Вы сказали, что вас об этом спрашивали, — зацепился Горюнов. — В восемьдесят четвертом году вы были задержаны сотрудниками милиции по схожему подозрению. Речь об этом случае?

— Да, они тоже нелепые вопросы задавали, — легко подтвердил Чикатило. — Потом отпустили. Группу крови проверили и отпустили.

— Шестого ноября вы находились на платформе тысяча сто девяносто пятый километр, — резко перевел тему Горюнов, — были остановлены сотрудником милиции.

— Было такое.

— Вы сказали, что у вас убежала собака. Но в вашей семье никогда не было собаки.

— Не было. Это… — Чикатило запнулся, будто припоминая. — Найда. Да. Она у меня возле работы… Дворняга… Как раз хотел домой взять. Я ее давно знаю, кормлю, играю с ней… Да… Знаете, дочь с нами давно не живет, сын тоже вырос. Не сегодня-завтра улетит из отчего дома. Вот и решил. С собакой все повеселее. А она, глупая, убежала.

— А с женой вы это обсуждали? — быстро спросил Горюнов.

— Нет, — соскочил с крючка Чикатило. — Хотел сюрприз сделать.

— Сотруднику милиции вы сказали, что вас укусила собака. То же самое вы объяснили врачу в травмпункте.

— Все так, — кивнул Чикатило и показал забинтованную руку. — Вот, хожу теперь пострадавший.

— Врач в травмпункте отметил, что ваше повреждение не похоже на собачий укус. Экспертиза показала, что, вероятнее всего, ваша травма вызвана укусом, но не собачьих зубов, а человеческих.

— Я не понимаю, о чем вы. Меня собака укусила, я же сказал.

Он больше не прятал взгляд, говорил теперь спокойно, уверенно, легко уворачиваясь от любых попыток зацепиться за слово, поддеть, подловить.

— Недалеко от места, где вас остановил сотрудник милиции, был обнаружен труп женщины, — резко сказал Липягин, воспользовавшись заминкой Горюнова. — И убита она была примерно в то же время.

— Я не понимаю, что это значит: «примерно», «может быть»? — пожал плечами Чикатило.

Майор с ненавистью посмотрел на задержанного. В глазах его полыхнуло бешенство. Ковалев поспешно хлопнул ладонью по столу.

— Всё, хватит. Перерыв.

* * *

В коридор Ковалев и Липягин вышли вместе.

— Эдик, я все понимаю, — тихо говорил на ходу полковник, — но держи себя в руках. Пока хуже не сделал.

— Куда уж хуже, — буркнул майор.

Ковалев хотел было ответить, но не успел. Дверь кабинета снова распахнулась, и в коридор вышел Брагин. Подошел к ростовским коллегам, на Ковалева глянул с неприятным прищуром:

— Что это сейчас было, Александр Семенович?

— Допрос подозреваемого, — хмуро ответил Ковалев.

— Насколько я помню, вы собирались его разговорить, — в голосе московского начальства сквозило недовольство.

— Да не еби ты мозги, товарищ полковник! — взорвался Ковалев. — Сам-то сидел в молчанку играл.

Брагин на резкий тон не среагировал:

— Задерживать его прежде времени была ваша инициатива, товарищ полковник, — вкрадчиво проговорил он. — И разговорить его обещали вы. Так что это целиком и полностью на вашей совести.

— А ты, значит, соскочить решил? — зло процедил Ковалев. — Ну и фрукт же ты, Брагин.

— Ваш стиль общения, Александр Семенович, я тоже отражу в отчетах, — пообещал полковник. — Правда в том, что вы и ваши люди не умеют работать. В Москве уже осведомлены о поимке преступника. Вы обещали результат, так давайте этот результат.

Брагин развернулся и спокойно пошел по коридору. Ковалев проводил его ненавидящим взглядом.

— Гондон штопаный, — зло буркнул он под нос и повернулся к Липягину. — Ты его слышал? Давай применяй все свои таланты, но вытряси из Чикатилы этого признательные. И делайте что-нибудь. Найдите тетку, со слов которой картинку рисовали, пусть опознает. Экспертов подключите, пусть с анализом крови разбираются. Только не сидите.

1992 год

Кассета в импортном диктофоне крутилась с тихим шелестом. Чикатило сидел на нарах и старался не смотреть на журналистку. Но взгляд его нет-нет да возвращался к вырезу на ее кофточке и кулону-лезвию на груди.

— Смысл жизни в том, чтобы оставить след на земле. Любому делу — работе, учебе, творчеству — я отдавался целиком, пока у меня не отбивали охоту…

Голос Чикатило звучал ровно, но давалось ему это с большим трудом. Взгляд словно магнитом возвращало к подвеске на груди журналистки. От вида посверкивающего, пусть и ненастоящего, лезвия на нежной коже перед внутренним взором сами собой всплывали картины из прошлого.

…Лес. Ночь. Чикатило склонился над трупом и кусает женскую грудь…

— Били по рукам и по мозгам, — ровным ничего не выражающим тоном продолжал он. — Меня выгоняли с работы, из жилья — на вокзалы, в электрички, в командировки.

…Вокзал. Скамейка в зале ожидания. Шлюха делает ему минет, а он мнет в руке платочек…

— А я человек домашний, деревенский. — От последнего воспоминания голос его чуть заметно дрогнул. — Люблю семью, уют, детей… В силу своего характера — замкнутого, робкого, стеснительного, особенно в детстве, — я не смог приспособиться к этому обществу, жил своей жизнью. Не мог найти ответы на вопросы, которые меня мучили. И по сексу, и по семейной жизни. Сейчас эти вопросы правильно решаются, а раньше одно их упоминание считалось позором.

Журналистка слушала его завороженно, с неподдельным интересом. То ли не замечала она взгляда Чикатило, сверлящего ее декольте, то ли не хотела замечать.

— Какие черты вашего характера вы считаете главными? — спросила она. — Вы человек общительный или сдержанный, скрытный?

— Черты характера, свойственные мне…

Чикатило снова зацепился взглядом за кулон-лезвие на груди журналистки. Из памяти, словно в калейдоскопе, посыпались одна за другой картинки…

Нож входит в женское тело…

Он вгрызается в труп,