Книга Без Любви - Борис Седов

И точно, минут через двадцать после второй остановки машина резко ударила по тормозам, мотор заглох, и нас за шиворот выбросили на землю.

С завязанными позади спины руками я тяжело поднялся на ноги и услышал многоголосый шум толпы и выстрелы.

Стреляли одиночными и короткими очередями.

Это говорило о том, что мы приехали в большой лагерь, а пальба - так, для куражу, для приветствия вновь прибывших, что ли!

Мне врезали под зад хорошего пинка, и по возмущенному вскрику Наташи я догадался, что пенделя влепили не мне одному, но и ей. Однако идти с мешком на голове и связанными руками я никуда не собирался. Пусть уж лучше сами тащат меня.

Шум и гвалт, крики и смех говорили о том, что нас окружила плотная толпа любопытствующих. Вот и камни полетели. Бэмс! Еще раз - бэмс! В лоб и в плечо… Но нет, если бы это были камни - то было бы очень и очень больно. Это были, надо думать, какие-нибудь фрукты типа яблок или неспелых мандарин.

Неожиданно шум толпы стих.

Послышалась отрывистая команда, и толпа стала быстро разбегаться. Меня крепко схватили под локоть и толкнули в спину. Скорее всего - прикладом автомата или ручника.

Поводырь быстро тащил меня по относительно ровной дорожке, и я даже почти не спотыкался. Идти было недалеко. Меня впихнули в какой-то сарай, толчком поставили на колени. Потом послышался звук открываемых створов, и в ноздри ударило сыростью подвала или глубокого колодца. Меня пнули в спину, и я почувствовал, что лечу.

Это было страшно, потому что я не знал, насколько глубока та яма, куда нас бросают.

Но яма оказалась не такой уж и глубокой, и ее дно было устлано толстым слоем не то сухой травы, не то стружек или опилок с ветошью.

Через секунду рядом со мной на пол плюхнулось второе тело.

Это была Наташа.

Створы над нами со скрипом затворились, и мы погрузились в мир полной тишины и спокойствия.

- Ну, с прибытием в лагерь Тохтамбашева, партнерша гребаная, - пошутил я.

- А иди ты на хер, - просто ответила Натали.

Мы еще не знали, сколько нам теперь сидеть в этом зиндане, как не знали и что с нами теперь сделают.

Первым на допрос вытащили меня.

Опять мешок на голове. Направление движения указывают ударами приклада. Два раза я падал, спотыкаясь о камни, но тут же поднимался, чтоб не получить по спине еще раз.

Наконец меня ввели в какое-то помещение.

- Ну, рассказывай, русский человек, зачем Тохтамбаш-баши искал? - с интонацией некой театральной игривости спросил мой пока что невидимый собеседник.

- Дело у меня к нему, - ответил я.

- Какое дело? - спросил голос.

- Ну, об этом я только самому Тохтамбаш-баши могу сказать, - сказал я и тут же получил удар прикладом по спине. Голос что-то сказал бившему меня нукеру, и с меня наконец-то сняли мой шутовской колпак.

Я увидел, что стою посреди огромной брезентовой палатки, в которой оборудовано что-то вроде походного передвижного штаба.

На складных столах - папки с бумагами, топографические карты, видеокассеты… Много разной аппаратуры - спутниковый телефон, компьютеры-ноутбуки, рации, видеокамеры, оружие…

Прямо передо мной на складном брезентовом стуле сидит таджик лет пятидесяти с достаточно длинной, до середины груди, бородой, смешно растущей как бы только из острия подбородка…

Это был Тохтамбашев.

- Чарры Каримович, это вы? - спросил я Тохтамбашева.

По советскому паспорту Тохтамбашева звали Чарры Каримовичем. Но в училище, среди своих друзей-курсантов, его звали по русскому эквиваленту - Жорой. Но об этом знали очень немногие.

- А ты кто такой? - спросил Тохтамбашев, пристально вглядываясь мне в глаза.

- Я сын вашего друга по училищу и по службе в Афгане, - сказал я с непонятной для меня самого легкостью, - Студеный моя фамилия…

Тохтамбашев что-то резко пролаял своему нукеру, и тот поспешно принялся развязывать мне руки…

Кольцо!

Настало твое время!!!

И я, высвободив руки, принялся картинно разминать затекшие пальцы, угловым зрением ловя направление тохтамбашевского взгляда…

Все верно, он на мои руки смотрит!

- Ну-ка, ну-ка, подойди-ка сюда, сынок, - сказал Тохтамбашев, и я четко услышал за спиной предостерегающий звук передергиваемого затвора.

Я осторожно сделал медленный шаг вперед.

- Колечко у тебя любопытное, сынок, дай поглядеть, - ласково попросил Тохтамбашев.

Я снял кольцо и протянул Тохтамбашеву.

- Чарры Каримович, мама сказала перед смертью, что это кольцо для того, чтобы вы мне часть папиного завещания отдали, - с почтением к памяти матери сказал я.

- Правильно говоришь, сынок, - ответил Тохтамбашев, - и я готов бы был отдать то, что причитается по наследству сыну моего друга, но…

Тохтамбашев сделал паузу.

- Что - "но", Чарры Каримович?

- А то, что до тебя тут еще один сын подполковника Студеного ко мне заявился и тоже за папиным наследством, - сказал Тохтамбашев, - у тебя брата случайно нет, как у того Шуры Балаганова, что за сынка лейтенанта Шмидта себя выдавал? А?

Я предвидел такой вопрос и двинулся по отрепетированному заранее сюжету:

- Нет у меня братьев, и вы это знаете, Чарры Каримович, вы ведь с папой дружили до самой его смерти, мне мама рассказывала, так что позовите сюда этого самозванца, я знаю, как с такими разбираться, - хладнокровно ответил я.

- Хорошо, - примирительно ответил Тохтамбашев, - я его позову, мне и самому почему-то показалось, что он самозванец, да и кольца у него не было. И пришел он ко мне за завещанием без невесты, а мы ведь с отцом твоим как договаривались? Что сын придет за приданым на свадьбу, и колечко у невесты будет, вот как мы договаривались…

А я тем временем не сводил глаз с Тохтамбашевского мизинца…

Там было кольцо-двойник.

Вот он - пропуск к Кемалю!

Вот оно!!!

Тохтамбашев снова что-то отрывисто приказал своим нукерам, и за пологом палатки послышался громкий крик глашатая, среди нерусских слов которого я отчетливо разобрал слово "Студень".

Они вызывают Студня.

Вот сейчас-то и наступит для нас момент истины.

И лучшее, что я могу сейчас сделать, - это сразу убить Студня и тем самым в зародыше прервать опасный процесс очной ставки. Я уже начал было примеряться, как сымитировать справедливый гнев оскорбленного сына героя Афганской войны и в возмущении проломить Студню череп чем-нибудь тяжелым…

Но Судьба распорядилась иначе.