Книга Тело Папы - Агостино Паравичини - Бальяни

11 июля 1590 года, узнав о смерти Сикста V, евреи, торговавшие по средам на площади Навона, поспешно собрали товары и бежали, боясь погромов[461].

Итак, источники XV–XVI вв., повествующие о реалиях своего времени, часто говорят о кражах и грабежах, которые, насколько мы можем судить, затронули римские дворцы, принадлежавшие знатным семьям, связанным с курией, но не Апостольский дворец. И в этом описанные события совпадают с церемониалами: Агостино Патрици Пикколомини (1484–1492) предписывает, что кардиналы должны пресечь всякое волнение, «если смерть папы наступит в Риме», но ничего не говорит об охране дворца[462].

История грабежей в Риме, связанных со смертью папы, подводит нас к нескольким общим соображениям, которые стоит еще раз напомнить.

1. Грабя дворец, римляне претворяли в обряд идею, согласно которой «папское добро» принадлежало им и, следовательно, должно было к ним вернуться по смерти понтифика. Вспомним, что на той же концепции основывался обряд вхождения во владение Латераном: сидя на троне в прахе, новоизбранный папа бросал три пригоршни монет римлянам, восклицая: «Это серебро и это золото даны мне не для утех, что имею, отдам тебе».

2. Папство начало бороться с грабежом до Григорианской реформы, впервые – в 885 году. Эта дата заслуживает внимания. Конечно, настоящая рефлексия о разделении личности и института зафиксирована в римских текстах позже, лишь при Льве IX. Защищать «папское добро» означало то же, что сказать: папа умирает, но Церковь вечна. В письме о событиях в Озимо, папа четко противопоставил разграблению епископского дворца мысль о Христе как «бессмертном женихе Церкви», «вечном первосвященнике»[463]. Это подсказывает, что защита дворца хронологически и стала первым институциональным контекстом, в котором сознательно решено было провести четкое различие между физической бренностью папы и вечностью папства.

3. Такая вековая борьба принесла плоды в XIII–XIV веках. Способствовал этому ряд внешних обстоятельств, например то, с какой частотой папы XIII столетия избирались и умирали вне Рима. Затянувшееся пребывание папства в Авиньоне (1308–1378) не могло не помешать распространению традиционного ограбления, потому что его спонтанность и напор некоторым образом зависели от физического нахождения усопшего папы в Риме.

4. Однако главной помехой для пагубного обычая стало утверждение папского универсализма, в XIII веке ставшего реальностью политической, а не только экклезиологической. Уже Петр Дамиани предупреждал, что смерть папы – «страшный момент» для всего христианского мира. Начиная с Григорианской реформы смерть папы занимала вселенскую Церковь. Мог ли римский народ претендовать на то, чтобы прибрать к рукам добро, принадлежавшее не только епископу Рима, но вселенской Церкви?

5. В первые десятилетия XIII века папству удалось не только отстоять дворец, но и заставить императоров отказаться от права забирать имущество клириков[464]. Победа папства в вопросе об этом «праве на отчуждение имущества», ius spolii, демонстрация «полноты власти», plenitudo potestatis, совпало с распространением в курии практики завещаний[465]. Самое раннее «разрешение на составление завещания», licentia testandi, выданное папой куриальному прелату, кардиналу Петру из Пьяченцы, это письмо Целестина III (1191–1198)[466]. Доктрина, лежащая в основе licentia testandi, зиждется на идее, что часть имущества покойного прелата принадлежит Церкви. И эта мысль касалась, естественно, и папы.