Книга Тоннель - Туве Альстердаль

Ахо Геллер, Юлия Геллер, Йоханн, который пропал и так никогда не был найден. Анна, которая вернулась, чтобы возвратить себе то, что принадлежало ей.

Фантазии на тему призраков, суеверия.

Единственное, что я видела в зеркале, было мое лицо. И я не собиралась с этим мириться.

* * *

Я свернула с дороги и направилась к домику на другом берегу реки. Ян Кахуда возился в своем саду, подстригал триммером газон и не услышал моих шагов.

Аромат роз одурманивал. Мне показалось, что я узнала как «Розу Мунди», так и «Сувенир де Малмезон».

— Они взяты с усадьбы? — громко спросила я за его спиной. Старик неуверенно взмахнул руками, мне показалось он сейчас упадет. — Простите, я не хотела вас напугать.

Садовник снял наушники. Триммер еще какое-то время продолжал разбрасывать остатки травы по воздуху, прежде чем старик вспомнил про него и выключил.

— Мне жаль, — проговорил он, — я не мог ухаживать за вашим садом. Там была полиция, все огородили…

— Даниеля задержали, вы знаете?

Мой вопрос привел старика в смятение. Он огляделся, словно ища путь к отступлению, открыл рот и снова закрыл.

— Это вы свидетельствуете против него?

— Может, зайдем в дом? — выдавил он наконец.

— Хорошо.

Садовник стряхнул с брюк и рубашки налипшие травинки. Сказал, что ему надо помыться, и попросил меня немного подождать снаружи.

С крылечка я посмотрела вниз на откос, на котором ковром росли маки. В этом месте русло реки сужалось и делало небольшой крюк. По прямой же до нашей усадьбы на той стороне было почти рукой подать. Ян Кахуда просто не мог не заметить полицейских машин, возможно, он даже сумел увидеть, что под липой кто-то лежит.

Он не спешил, ведь ему нужно было придумать, как он станет оправдываться, и, возможно, немного прибраться перед визитом дамы. Когда же дверь наконец снова отворилась, я уже перестала что-либо понимать. Внутри было тесно, все заставлено мебелью и забито вещами, многие из которых наверняка оставались на своих местах еще с тех пор, как их приобрели его родители, но в то же время везде было чисто и прибрано. На стенах семейные фотографии и картины — копии известных и неизвестных мне полотен, но я в первую очередь обратила внимание на запах. Не слишком заметный, скорее наоборот. Кто-то другой на моем месте, возможно, и не заметил бы. Слабый запах спиртного, словно кто-то пытался его скрыть, затхлость. Мятные пастилки, лосьон после бритья, окна нараспашку — в ход было пущено много способов, но ни один из них не мог заглушить запах полностью. Последние годы жизни моего отца дома превратились для меня в сущую муку. Я все время маялась, не зная, то ли изобличить его в пьянстве, то ли позволить ему эту маленькую радость, веру в то, что он может держать свою дурную привычку в тайне от меня. Прежде я не замечала, чтобы от садовника так пахло, или, может, замечала, но не отдавала себе в этом отчета? Запах одиночества, который я плохо переношу. Стал ли он тем самым, что заставило меня немедленно ощутить покой и в то же время проникнуться к нему жалостью? Сразу захотелось что-нибудь сделать для старика, например нанять его на работу.

Ян Кахуда поставил на плиту кастрюльку с водой.

— А что еще я должен был им сказать, когда они принялись меня расспрашивать? Нельзя говорить «нет», когда вопросы задает полиция. Мне ничего не оставалось, кроме как рассказать им все как есть.

— И что же вы им рассказали? Что Даниель агрессивен? Но ведь вы знали, что у вас нет права находиться в доме.

Ян Кахуда проверил, чистые ли чашки, прежде чем положить в каждую по ложечке растворимого кофе, попутно извинившись за то, что ничего другого у него нет. Впрочем, приглашение выпить кофе не могло скрыть тот факт, что он не жаждет моего присутствия в своем доме.

— Они загоняют в тупик своими каверзными вопросами, выворачивают наизнанку ответы. — Ян Кахуда покачал головой, наклоняясь над столешницей, которая была слишком низкой для его длинного туловища. — Был ли он жесток с вами? Вы чувствовали, что он вам угрожает? Повышал ли он на вас голос? Ты им говоришь, что да, может быть, в какой-то мере, а потом это становится непреложной истиной.

— Это все?

— Возможно, я также кое-что видел.

— Той ночью?

— Мне, наверное, нельзя говорить…

— Я должна знать. Даниель мой муж. Я не собираюсь трепаться об этом на каждом углу.

Ян Кахуда посмотрел в окно, должно быть, ему была видна отсюда часть нашей усадьбы.

— Я встал, просто чтобы… Ну, вы знаете. Снаружи было еще темно. На том берегу двигалась какая-то тень, кто-то вроде как промелькнул. Я вышел на мост.

— Тень? Промелькнул? Это еще ни о чем не говорит.

Ян Кахуда поглядел вниз, на свои руки, на них еще оставалось несколько травинок и соломинок, которые прицепились к рукаву его рубашки. Я попыталась поймать его взгляд.

— Вы же не думаете всерьез, что это сделал Даниель?

Вопрос повис в тишине кухни. Больше ничего не выглядело очевидным. Там, в подвале, Даниель действительно повел себя недружелюбно. Ясно, что старик почувствовал угрозу в его тоне, особенно если учесть, что они не понимали друг друга. Ведь даже я обрисовала Даниеля лабильным типом, разумеется, только перед переводчиком, но разве я не склоняла его рассказать об этом полиции? Кровь застыла у меня в жилах, когда я вдруг поняла, что меня тоже могут вызвать в качестве свидетеля. Что все сказанное мною будет запротоколировано без возможности что-либо изменить.

Косвенные улики, наслаивающиеся друг на друга. Лихорадочное позвякивание ложечки, когда старик размешивал кофе в чашках, напиток должен был уже давным-давно раствориться, а он все мешал и мешал.

— Полиция наверняка сделает все возможное, чтобы докопаться до правды, — сказал он.

Кофе был некрепким, на грани пойла. Светло-коричневая водица. Даже не пробуя, я отставила чашку в сторону, вежливость здесь явно была не к месту. Если он одинок и пьет, то это не мои проблемы, уговаривала я себя. Ожесточала саму себя.

— Я встретилась с вашим другом детства, — сказала я. — С Ахо Геллером. Вы знали, что он жив?

Реакцию старика невозможно было истолковать. Он уставился сначала на меня и следом в окно, должно быть, бросил взгляд на усадьбу. Воспоминания детства.

— Вы знали, что убитая была дочерью Ахо Геллера?

— У него есть дочь?

— Анна Джонс, урожденная Геллер.

— Я этого не знал.

Ян Кахуда встал и сделал несколько неуверенных шагов вперед, словно пол грозил под ним треснуть или ноги в любой момент могли его подвести.

Опираясь рукой о мебель, он переместился от раковины к столу, от стола к креслу, куда наконец смог опуститься.

— Я верил, что они вернутся. Однажды.