Книга Князь моих запретных снов - Оливия Штерн

- Да, - задумчиво сказала она, глядя сквозь меня, - ты права, деточка…

Наверное, где-то там она уже видела, как вернется к себе в замок, как будет обнимать тех двоих детей, с которыми она прошла весь путь материнства от самого начала. Кто я? Так, внезапно выживший ребенок, которого она похоронила в душе много лет назад. Ребенок, который ее никогда не понимал и вряд ли поймет.

Очень скоро мы расстались, и на прощание Изабель сунула мне в руки туго набитый мешочек, «чтобы я ни в чем себе не отказывала». Глупая. Сноходцы и так ни в чем себе не отказывают, у меня накопилось уже достаточное содержание, которое мне обеспечил мастер Брист. Но я не стала отказываться от этих денег, потому что чувствовала, что это – попытка откупиться от собственных злых духов.

Потом меня все же отпустили из лекарских палат, и я вернулась в нашу с Габриэль комнату. В тот же день – теплый осенний день, когда нежаркое солнце купалось в золоте кленовых листьев, единственного дерева посреди замкового двора – я спустилась вниз. После сидения в четырех стенах хотелось просто куда-то идти, с чистым небом над головой, с дорогой под ногами, уводящей вдаль… Но дороги не было, замок Бреннен позволяет выученикам ходить лишь по дорогам Сна. Была брусчатка, гладенькая, разноцветная. Были редкие адепты, тоже прогуливающиеся после обеда, а кое-кто спешил на занятия. Я побродила немного, с наслаждением вдыхая воздух, напитанный нежарким солнцем, сыростью и отголосками соленых волн, спустилась к конюшням… И увидела его.

В грязном оборванце, ворочающем вилами солому, едва ли можно было узнать блистательного Тибриуса ар Мориш. Я-то и признала его только по черным спутанным волосам и ледяным глазам, таким светлым, ярким словно топазы, на грязном и загорелом лице.

Он оглянулся, увидел меня, передернул плечами и продолжил свое занятие. А меня словно духи вперед подтолкнули, я подошла ближе. Откуда-то жила во мне уверенность, что больше ничего он мне не сделает – но уверенность эта отдавала полынной горечью и печалью. Я не желала Тибриусу такой участи, я никогда не хотела, чтоб мы стали врагами. Я была бы счастлива, если бы время можно было отмотать назад, мы бы впервые встретились в той карете, и он вел бы себя по-иному.

- Ты повидался с матерью? – тихо спросила я в спину.

Под грязной, промокшей от пота рубашкой, перекатывались тугие мышцы, но сквозь истертую ткань были видны рубцы, иссекшие спину неслучившегося герцога.

Ответом мне было тягостное молчание. Тибриус даже не обернулся.

- Ты… знаешь, что и сам не совсем герцог, и я твоя родная сестра? – я невольно заговорила громче.

Он передернулся, как будто увидел перед собой или вспомнил какую-то совершенную дрянь.

- Почему ты бросил меня умирать в Долине? Ты ведь задумал это с самого начала? Не стыдно тебе, бросать беззащитную девчонку на съедение тварям? – говорить об этом было тяжело, каждое слово застревало в горле, а потом падало, словно камень.

Я поняла, что дрожу. И снова переживала былое: мелово-белые лица хорш, их зубастые пасти и обсидианово-черные глаза, непостижимо прекрасные в своей жути.

Мой брат… Я только сейчас обратила внимание, что под волосами у него на шее – грубый кожаный ошейник, пристегнутый к длинной цепи, а цепь ,в свою очередь, закреплена на конце вбитого в землю колышка. В деревне так оставляли коз пастись, иногда они умудрялись выдернуть колышек и убежать, а иногда наоборот, могли намотать на него веревку и были вынуждены топтаться на одном месте.

Тибриус ар Мориш, так ни разу и не обернувшись, отставил вилы, прислонив их к стене, а сам ушел внутрь конюшни, старательно прикрыв за собой дверь. Захлопнуть ее не позволила цепь, протянувшаяся следом как гадюка.

Глава 9. Осенняя ярмарка

Город Филтон, располагаясь с двух часах езды к северу от Бреннена, по сути был большой деревней, ни одного дома выше одного этажа, но при этом располагал ратушей и большой площадью, а потому имел полное право именоваться городом. Каждую осень в Филтоне проводили традиционную ярмарку, где, по словам Аделаиды, можно было купить все. Начиная от меда и заканчивая дорогими бриманскими кружевами, которыми, как поговаривают, оторочены все нижние сорочки нашей славной королевы, а заодно и портки не менее славного короля.

Я не хотела на эту ярмарку, слишком больно и тоскливо, когда вокруг веселье, а у тебя вырезали тот кусочек души, где жила любовь. Я даже обрадовалась, что все уедут, я останусь одна, и никто не будет меня тормошить, можно будет сколько угодно сидеть на окне и, глядя на далекую кромку леса, вспоминать домик среди роз. Но Габриэль проявила все свое аристократическое упорство, расписывая прелести этой ярмарки, а затем, видя, что меня совсем не впечатлила перспектива приобрести панталоны из самого тонкого варнейского хлопка, попросту уперла руки в бока и объявила, что обидится, если я не поеду. Пришлось соглашаться.

И вот теперь мы вчетвером тряслись по ухабам на дрожках, запряженных двойкой замковых меринов, Альберт правил, Габриэль сидела рядом с ним, а мы с Аделаидой расположились сзади.

Габриэль оказалась права, заставив меня поехать: стоило нашей повозке выехать за ворота замка, как я оказалась буквально захваченной мягкой, нахлынувшей со всех сторон золотой осенью. Внутри Бреннена она не ощущалась так пронзительно-остро, там, в замке, вокруг были только каменные стены, единственное дерево, а наверху – небо, загнанное в раму из башен и замковых стен.

Теперь же небо опустилось на меня огромной чашей, впереди меж невысоких холмов в рыжеватых кустиках, вилась охряная лента дороги, и там, чуть дальше, я видела и туман, собравшийся в низине, и замершие в нем деревья, похожие на нахохлившихся мокрых куриц, и растущую у подножия холма одинокую сливу с нарядной багряной листвой.

А высоко в небесной сини на юг тянулся клин диких гусей, зовя с собой и навевая легкую и светлую грусть.

Солнце взошло недавно, выкатилось наливным яблоком из дымки, клочья тумана съеживались, оседая на траве росой, и снова и снова гоготали в небе гуси. Было прохладно, и я поначалу ежилась, до тех пор, пока Аделаида не укутала меня половиной своей шали.

Я вертела головой, и в душе постепенно просыпалась радость – оттого, что, наконец, появилась возможность побывать еще где-то, за пределами Бреннена, и оттого, что вокруг все так величественно-красиво. А может быть, отогревшись в шали подруги, несмело поднимало голову предчувствие, что, хоть Винсент и не появлялся более, но еще ничего не закончено – а все только начинается. Глядя в спины Альберта и Габриэль, я видела, что они переговариваются друг с другом, при этом их лица так сильно сближались, почти соприкасаясь, и я начинала лениво размышлять о том, что наверняка у них какие-то чувства, хоть и прячут их старательно, и что, если бы Габриэль не была сноходцем, то они бы с Альбертом могли и пожениться. И тут же одергивала себя: если бы Габриэль не была сноходцем, она никогда бы не встретила Альберта, а вышла бы замуж за старого маркиза, и потом как-нибудь, уподобившись моей матери, от отчаяния бы завела молодого любовника.