Книга Олений заповедник - Норман Мейлер

— Вот это комплимент, — весело отозвался Айтел.

— Ты мне поможешь с Серджиусом, хорошо?

— Нет, — ответил Айтел, — я и пальцем не шевельну.

Глава 16

Муншин рыгнул с мрачным видом.

— Я представлял себе, что ты можешь так отреагировать, — сказал он и пригнулся в кресле. — Что ты мне ответишь, Чарли, если я скажу, что ты мне кое-чем обязан?

Айтел сознавал, что пьянеет: он вдруг почувствовал, что разозлился.

— Ничем я тебе не обязан, — сказал он, и голос его задрожал. — Тем более после того, как получил те гроши, за которые ты купил меня.

Муншин согласно кивнул.

— Да, знаю. Я человек никчемный. В твоих глазах я дешевый мошенник. Но если ты способен две минуты подумать о чем-то, кроме себя, возможно, ты осознаешь, что еще не начал ценить, — он поднял вверх палец, — чувства, руководившие мной в этом деле.

— Очень даже ценю, — сказал Айтел. — Тебе нужна помощь в одном из твоих маневров. — Неспешный ритм воздействия виски прервался, и мозг Айтела снова заработал ясно, яснее ясного, стараясь подготовиться к чему угодно, что было в загашнике у Колли. — Муншин, неужели ты никогда не даешь себе отдохнуть? — раздраженно спросил его Айтел.

— Послушай, Чарли, можешь называть меня каким угодно чудовищем, но помни, что я единственное чудовище на этой вшивой студии головорезов, которому не наплевать, что будет с тобой. — В голосе Муншина с каждой фразой появлялись новые интонации. — Так что не играй со мной. Я не хочу выяснять, у кого из нас крепче мускулы. Потому что — хочешь верь, хочешь нет — твоя судьба волнует меня, Чарли.

Айтел рассмеялся, но даже и его критическому уху смех показался чересчур пронзительным. Он злился, что выдал свою привязанность к Муншину, и потому сказал:

— Да, я вижу перед собой рыдающего навзрыд удачливого продюсера.

— Пошел ты, Айтел, к черту, — тихо произнес Муншин. — Я же не говорил, что буду рыдать по тебе навзрыд. Я сказал, что немного переживаю.

Айтел сел глубже в кресле и вытянул ноги.

— Что ж, Колли, — сказал он, — с этим я могу согласиться.

— Айтел, исходи из того, что на данный момент это так. В мире слишком много других людей, с которыми надо сражаться. Я не хочу сражаться с тобой.

— В таком случае давай не будем больше говорить о Серджиусе.

— Что, если я скажу тебе, что понимаю, почему ты так относишься к этому малому? Поверь, я это понимаю. Сколько бы грязи я ни видал, заполняя дыры не в одной омерзительной и дохлой картине, я по-прежнему достаточно сентиментален и считаю, что каждый человек должен относиться альтруистически к кому-то. Во всяком случае, хотя бы к кому-то одному на свете. Так что ты можешь проявить альтруизм в отношении Малыша. Я не буду больше с тобой сражаться.

Айтел не спеша сделал большой глоток из своего стакана. Он уже чувствовал себя немного лучше.

— Я открою тебе один секрет, — сказал он. — Мы с тобой отлично поладим, если ты не будешь произносить длинных речей.

В ответ на эту отповедь Муншин терпеливо улыбнулся.

— В таком случае выслушай следующее. Я хочу, чтобы ты сказал мне со всей объективностью и честностью, потому что, Айтел, ты обязан быть со мной честным, так вот скажи мне, как, ты думаешь, поведет себя Серджиус, если я уговорю его пойти навстречу предложению дяди Германа.

— Дяди Германа? — переспросил Айтел. — Дяди Германа Тепписа?

Колли осклабился.

— Пожалуйста, не говори так громко.

Оба рассмеялись, словно то была давно знакомая семейная шутка.

— Ну, Колли, — сказал Айтел, — за это стоит как следует выпить.

— Расскажи мне про Серджиуса, дружище.

— Чтобы доказать мою смекалку?

— Ты знаешь, что я думаю о твоей смекалке. Ты хочешь, чтобы я встал на четвереньки? — прогремел Муншин. — Для чего, ты думаешь, я сюда пришел?

Айтел осторожно отхлебнул спиртного. Впервые за многие недели он почувствовал, что выходит из депрессии.

— Я тоже не слишком тебя люблю, Колли, — медленно произнес он, — и ты далеко не самый тупой джентльмен и борец, с каким я когда-либо имел дело, но мне кажется, ты недооцениваешь Малыша.

— А ты уверен, что ты не папаша, гордящийся своими детьми? — Муншин провел толстой рукой по иссиня-черной челюсти. — С моей точки зрения, Серджиус просто удачливый авантюрист.

— После стольких лет ты все еще веришь в удачу?

— В удачу — верю. В благоприятный момент установить нужную связь? В такую удачу я верю. И твой приятель очень удачливый деятель.

— Нет, все так просто не бывает. — Айтел потрогал плешину на голове. — Не знаю, должен ли я говорить о нем, Колли, но… — Айтел вздохнул, словно уступая соблазну продолжить разговор. — Ты прав: мне он нравится. Он был мне другом на протяжении одного из мучительных для меня месяцев, и мне не хотелось бы видеть, как он превращается в нечто скверное.

— Где ты видишь какое-либо превращение? — спросил Муншин. — Малый получит двадцать тысяч долларов в утешение, когда Лулу скажет ему, что по-настоящему любила его, и — привет.

Айтел помолчал с многозначительным видом.

— Знаешь, подумай лучше о возможности использовать его в качестве киноактера.

— В качестве киноактера, говоришь? — Лицо Муншина стало серьезным.

— Да. Ему не хватает пяти лет для театра, но есть в нем что-то, что работает потенциально на кассу. Я не говорю, что из него выйдет хороший киноактер, потому что, ей-богу, не знаю, есть ли у него настоящий талант. Но, Колли, если мое мнение чего-то стоит, этот мальчик обладает большой притягательной силой.

— Вот теперь, послушав тебя, я вижу: в нем кое-что есть, — раздумчиво произнес Колли.

— Безусловно. Неужели ты считаешь, что Лулу стала бы тратить время на парня, в котором ничего нет?

— Чего я — после всего сказанного — понять не могу, — заметил Колли, — так это почему ты не спешишь надоумить его послушать меня. Я считал, что парень — твой друг.

— Я не знаю, годится ли он для этого. Если у него нет таланта, или ему такие вещи неинтересны, или же он станет слишком быстро чересчур популярным, он может превратиться в напыщенного наглеца. Я вижу, как он превращается в актера, который, прочитав сотню страниц Пруста, отведет на приеме в сторонку первую попавшуюся знаменитость и станет рассказывать, как он ненавидит профессию актера, так как она мешает ему стать великим писателем. А потом каждая амбициозная девчонка, готовая позавтракать в его гримуборной, будет выслушивать лекцию о том, какой идиот режиссер его картины, понятия не имеющий о разнице между Методом и французским актером Кокленом.

— Ну и перспективу же ты видишь, — заметил Муншин. — Я даже не знал, умеет ли наш атлет читать.